В мае 1943 года предположение, что подполковник фон Рённе — заговорщик-антинацист, стремящийся подорвать гитлеровский режим, было бы немыслимым, даже изменническим. Малорослый барон по-прежнему был у Гитлера любимым аналитиком разведданных, и если он писал, что существует «абсолютно убедительное доказательство подлинности писем», что возможен «блестящий успех абвера», то было весьма вероятно, что Гитлер поверит.
Две недели, пока в комнате № 13 ждали новостей из Испании, в ней царили «затхлость, раздражительность и брюзгливость». Монтегю ворчал пуще прежнего: он жаловался, что «надо всякий раз пригибаться, чтоб не стукнуться головой о воздуховод, и входить в комнату № 13 приходится в согнутом положении». При такой напряженной работе ему было «удивительно, что у нас произошло всего пять нервных срывов среди женского персонала».
Шарж Роберта Бартлетта, изображающий Юэна Монтегю в комнате № 13, имевшего привычку орать по секретному телефону, и телефонистку, которая просит его говорить потише.
И вот 12 мая — в тот самый день, когда Хиллгарт доложил о благополучном возвращении чемоданчика, — секретарша подразделения 17М Джульетта Понсонби отправилась забрать из телетайпной Адмиралтейства последние дешифрованные в Блетчли-Парке сообщения. Когда она вернулась, Монтегю начал листать распечатки — и вдруг, издав громкий возглас, так хватил по столу кулаком, что кофейная чашка полетела на пол. В то утро перехватчики засекли радиограмму от генерала Альфреда Йодля, возглавлявшего оперативный штаб Верховного командования, который отвечал за все стратегическое и оперативное планирование. В радиограмме говорилось, что «в ближайшем будущем планируется крупномасштабный вражеский десант как в Восточном, так и в Западном Средиземноморье». Информацию, отправленную старшим немецким военачальникам на юго-восточном и южном направлениях (копии пошли в оперативный отдел штаба ВМФ и в оперативный штаб ВВС), Йодль охарактеризовал как исходящую из «источника, который можно считать абсолютно надежным». Далее в сообщении были приведены все детали предполагаемого вторжения в Грецию, в точности повторявшие то, что было написано в письме Ная. Итак, Йодль, по существу, лично подтвердил подлинность документов. «Очень необычно, что содержание разведывательного донесения передается по оперативным каналам, исходящим от такой крупной фигуры, и при этом сопровождается столь высокой оценкой достоверности, — писал Монтегю, изучивший тысячи подобных текстов. — Насколько я помню, это почти неслыханная вещь».
С появлением сообщения 2571 «из совершенно секретного источника» атмосфера в подвале Адмиралтейства мгновенно изменилась. «Все запрыгали от радости. Мы были в полном восторге», — вспоминает Пат Трехерн. Женщины принялись обниматься, мужчины — пожимать друг другу руки. Мушка-наживка была проглочена, и напряжение исчезло.
Аналогичного сообщения по поводу фальшивой атаки на Сардинию перехвачено не было, но, по мнению британцев, «почти наверняка» немецкие командиры на Западном театре войны получили по телетайпу «сходные подробности из письма, касающиеся этого района». Радиограмма Йодля была только закуской перед основным блюдом. С того момента начали неуклонно копиться данные, показывающие, что «немцы укрепляют районы нашего воображаемого вторжения в Грецию… и одновременно переводят войска, имеющиеся в их распоряжении, на Сардинию». Это были, по словам Монтегю, «чудесные дни».
Уинстон Черчилль находился в Вашингтоне на военной конференции под кодовым названием «Трайдент», где обсуждал с Рузвельтом планы вторжения в Италию, бомбардировок Германии и войны в Тихом океане. Немедленно премьер-министру была послана закодированная телеграмма о том, что «Фарш» попал «по адресу и есть надежные сведения, что адресат действует соответственно».
Чамли тихо ликовал. Монтегю написал радостное сообщение на почтовой открытке и послал Биллу Джуэллу, капитану подводной лодки «Сераф»: «Вам будет приятно узнать, что майор очень хорошо пристроен». Он поделился восторгом и с Айрис, находившейся в Нью-Йорке: «Пятница была таким хорошим днем, что трудно поверить. Я получил чудесную новость об успехе одной работы, которую я делал (все настолько гладко, что невольно ждешь какой-нибудь загвоздки)». Несмотря на глубокое облегчение, Монтегю смотрел в будущее с осторожностью, зная, что обман пока находится на ранней стадии. Мадридский абвер попался на удочку, и его примеру, судя по всему, последовали берлинские аналитики разведданных. Первые перехваты, писал Монтегю, «показали, что их мы убедили. Убедят ли теперь они Генеральный штаб?».
На самом деле причин для волнений не было: в Германии ложь, почерпнутая из сфабрикованных писем, набирала обороты. В тот же день, когда немецким военачальникам в Средиземноморье было послано сообщение Йодля, немецкий посол в Мадриде Ганс Генрих Дикхофф отправил телеграмму в Министерство иностранных дел в Берлин: «Согласно информации, которую я только что получил из абсолютно надежного источника, в течение ближайших двух недель англичане и американцы намерены предпринять крупное вторжение в Южную Европу. План, насколько наш информатор смог установить на основании английских секретных документов, предполагает подготовку двух фиктивных атак, направленных на Сицилию и острова Додеканес, тогда как реальное нападение будет состоять из двух главных ударов — по Криту и Пелопоннесу».
Дикхофф явно не опирался на анализ, проведенный фон Рённе, поскольку он упустил из виду намек на Сардинию. Час спустя Дикхофф послал еще одно донесение, где говорилось, что испанский министр иностранных дел Франсиско Гомес Хордана-и-Соуса «строго конфиденциально» сообщил ему, что атак союзников следует ожидать в Греции и в Западном Средиземноморье. Секрет, как мы видим, просачивался через верхние эшелоны испанской власти и опять-таки доходил до немцев. «Хордана настоятельно просил меня не упоминать его имени, — докладывал Дикхофф, — тем более что он предполагает и в дальнейшем обмениваться со мной информацией. По его мнению, эти сведения заслуживают полного доверия, и он счел своим долгом передать их мне».
И вот письма операции «Фарш» дошли до конечного адресата. Через три недели после начала путешествия, преодолев 3 тысячи миль, фальшивки наконец легли на стол человека, которому они изначально были предназначены, того единственного, чье мнение имело реальный вес.
Первая реакция Гитлера была скептической. Повернувшись к генералу Экхарду Кристиану из люфтваффе, он спросил: «Кристиан, а не могли ли они нарочно подбросить нам этот труп?» Ответ генерала Кристиана не приводится, но уже 12 мая (на следующий день после того, как фон Рённе дал свое полное энтузиазма заключение) никаких сомнений у Гитлера не оставалось. В этот день фюрер выпустил общий военный приказ: «Следует ожидать, что англо-американцы попытаются продолжить свои операции в Средиземноморье в быстрой последовательности. Наибольшая опасность угрожает: в Западном Средиземноморье — Сардинии, Корсике и Сицилии; в Восточном Средиземноморье — Пелопоннесу и островам Додеканес… Меры, касающиеся Сардинии и Пелопоннеса, имеют преимущество перед всем остальным». Эти директивы отражали резкий сдвиг приоритетов: по словам Монтегю, «ранее немцы полагали, что вторжение на Сицилию более вероятно, чем на Сардинию». А теперь они стали считать, что из средиземноморских островов атака грозит Сицилии в наименьшей степени, а в центре их внимания определенно оказались Греция и Сардиния. Гитлер приказал «всем немецким частям в Средиземноморье в течение того короткого промежутка времени, которым, вероятно, мы располагаем, использовать все силы и средства для максимально возможного обеспечения защиты этих находящихся в особой опасности зон».
