— Тогда слушай. И запоминай. — Петров глубоко затянулся в последний раз и потушил окурок о ствол. — Отсюда и до Скирманово больше ничего нет.
— Чего «ничего»? — не понял пехотинец.
— Войск наших нет, — объяснил Петров. — Я тебе этого говорить не должен, но хочу, чтобы ты знал. Я вас тут не просто так задержал, видишь ли.
— Как нет? — севшим голосом спросил Щелкин.
— Так, — ответил танкист, — бойцам своим не говори, не надо.
Щелкин медленно кивнул, и Петров понял, что этот мальчишка командир ему нравится. Младший лейтенант был чем-то похож на Осокина — такой же серьезный, с характером, только в отличие от водителя он, похоже, умел вести за собой людей.
— Танки немецкие в Волоколамске были?
— Были, — кивнул юноша.
— Сколько?
— Ну, вы вопросы задаете. — Щелкин потер подбородок, на котором выступила совсем редкая мальчишеская щетина. — Много. У страха, конечно, глаза велики… Вечером мы в сарае возле станции лежали, темноты дожидались, мимо нас пошла колонна в город. Я насчитал двенадцать, может, еще были.
— Во радость нам — так еще на орден настреляю, — невесело заметил Петров.
— А уже есть? — В голосе младшего лейтенанта было совершенно детское восхищение.
— Аж два, второй, правда, пока не вручили, — ответил танкист.
— А какие? — Теперь юный командир смотрел на Петрова с глубоким уважением.
— Красной Звезды, — рассеянно сказал комвзвода. — Слушай, переставь-ка ты свой «максим» правее, за танк Луппова, будешь их в бок резать. По-хорошему, конечно бы, вас надо вперед выдвинуть, но там голое поле.
Младший лейтенант выставил вперед большой палец, прикидывая расстояние.
— Далековато, только зря патроны жечь будем.
— Нормально, — ответил танкист. — Ваша задача — в рощу их не пустить. Откроете огонь, когда они к опушке подойдут, до того — сидите тихо.
Щелкин глубоко вздохнул и снял шапку. Утерев рукавом ватника внезапно вспотевший лоб, он повернулся к Петрову:
— Слушайте, а можно закурить?
— Ты ж не куришь, как я понял? — удивился старший лейтенант, но все-таки полез за кисетом.
— Не курил, — подтвердил пехотинец. — Просто если так дальше пойдет — и не попробую.
Натрусив на кусок газеты щепоть махорки, юноша попытался скрутить папиросу и чуть все не рассыпал.
— Дай-ка сюда, — нетерпеливо сказал Петров.
Ловко свернув самокрутку, он заклеил ее языком и отдал младшему лейтенанту.
— На.
Щелкин сосредоточенно взял папиросу, несколько секунд смотрел на нее, потом крякнул:
— А огоньку дайте? Пожалуйста…
Петров, которого все это начало забавлять, вытащил коробок спичек и зажег одну, прикрывая ладонями. Щелкин, видно, подражая своим бойцам, наклонился к огню, с папиросой в зубах, и с силой втянул воздух…
— И что еще ты не пробовал, родной? — спросил танкист, забирая у кашляющего юноши самокрутку. — Придется вместо тебя смолить.
Он смотрел на пустое шоссе, убегающее через поле за холмы, из-за дальнего леса поднимались столбы дыма — похоже, штурмовики, прошедшие рано утром над его танками, что-то подожгли.
— Ффу-у-у, и что за удовольствие, — отдышался Щелкин. — Товарищ старший лейтенант, ну, может, я двоих отправлю — они его донесут…
— Куда донесут? — еле сдерживая раздражение, повернулся к пехотинцу Петров. — Вы и без того сутки тут плутали. Мне им что, сказать: «Штаб бригады — там»? А нарвутся на немцев? Все, это приказ.
Щелкин готов был возразить, но последние слова старшего лейтенанта привели его в чувство. Он поглядел на дорогу, на укрытые среди деревьев «тридцатьчетверки», на своих бойцов, которых уже растолкали пулеметчики. Наверное, он прикидывал, на сколько смогут задержать наступающих немцев три танка и одиннадцать красноармейцев.
— Есть, — ответил он наконец.
— Пойдем, — приказал комвзвода.
Оба командира подошли к машине Петрова, и старший лейтенант негромко позвал:
— Вася… Осокин!
Люк механика, прикрытый по краям брезентом, поднялся, и из темноты выглянуло серьезное лицо мехвода.
— Есть!
— Вася, дай мой ватник.
Если водитель и удивился такой просьбе, виду он не подал. Осокин скрылся в танке, и через некоторое время из люка высунулась ватная куртка — перемазанная грязью и маслом. Петров расстегнул ремень, снял портупею и скинул полушубок:
— На, держи.
Щелкин неуверенно принял новенький полушубок.
— Осокин, брезент!
Водитель вздохнул и снова начал копаться в танке, послышался возмущенный возглас Безуглого, и механик подал командиру третий кусок брезента, который он раздобыл неведомо где вдобавок к двум штатным.
— И это, — старший лейтенант бросил брезент на руки Щелкину, — укутайте его, укройте, ночью положите к костру, но пока обстановка не прояснится, эвакуировать его не сможем.
— Есть.
Старший лейтенант быстро надел ватник. Тяжелая куртка, остывшая в танке, холодила тело через гимнастерку, но если натянуть поверх нее шинель — будет почти тепло. Нельзя сказать, чтобы в последние два дня сильно морозило, но если сидеть неподвижно в башне, тепло уходит. Петров подумал, каково пехоте в окопах, и вздрогнул.
— Слушай, младший лейтенант, а ты сам откуда будешь? — спросил комвзвода, застегивая пуговицы.
— Из Алма-Аты, — ответил через плечо Щелкин. — А вы?
— Давай на «ты», — сказал Петров, натягивая рукавицы. — Меня Иваном зовут. Потому что из Иваново.
— А я — Виталий, — кивнул командир пехотинцев и зашагал к своим окопам.
Петров залез в танк. В машине было холодно, но хотя бы не дуло.
— Полушубок раненому отдал? — спросил снизу радист.
— Да, — коротко ответил старший лейтенант.
— Я так и думал. Шинель на ватник надень — теплее будет.
— Вот без тебя бы не догадался.
Минут тридцать сидели молча, потом Безуглый, которому, похоже, тишина стала невмоготу, сказал:
— Как под Орлом прямо.
Это ожидание и впрямь было похоже на то, трехнедельной давности, — шоссе, засада, томительно тянущиеся часы. Но теперь на позиции были только три «тридцатьчетверки», а всей пехоты — десять человек.
— Да… Почти.
Безуглый понял, что командир к разговору не расположен, и умолк. Петров медленно поворачивал перископ, осматривая поле и шоссе. На дальнем гребне показалась черная точка, и старший лейтенант почувствовал, что по спине ползет знакомый холодок. Точка скатилась вниз, за ней показалась вторая.
