— В общем, верно, — ответил нисколько не обескураженный двойной неудачей сержант. — Ладно, давай о сортирах, что ли.
— Ну, хватит, — вмешался Петров. — Нашли тему.
— А кто начал? — дружно спросили снизу.
Командир хмыкнул и снова прильнул к панораме. Безуглый начал ни с того ни с сего рассказывать, как он полтора года учился в Московском механико-машиностроительном институте им. Н.Э. Баумана.
— Ого, — удивился Петров, — а не врешь?
— Нет, — ответил сержант, и командир почему-то сразу ему поверил.
— А чего не доучился тогда? — спросил старший лейтенант.
— Отец давно умер, а тут мать заболела еще, — объяснил радист. — А у меня младший брат и сестра. Вот и ушел на «Серп и Молот», на заводе-то платят.
— Врешь, поди, — заметил Осокин. — Ну, скажи честно — выгнали.
— Васька, хватит, — приказал Петров, но к его удивлению, сержант не разозлился.
— Ну, и не без этого, — вздохнул Безуглый.
В панораму уже ничего нельзя было разобрать, и старший лейтенант открыл люк. До сих пор ему казалось, что в танке холодно, но, вдохнув свежего вечернего воздуха, Петров понял, что снаружи куда хуже. Темнело быстро, впереди уже в полукилометре все сливалось в сплошную мглу. Впрочем, дорога ясно выделялась на белом поле, и на ней никого не было. Комвзвода спрыгнул вниз и подошел к окопам пехотинцев.
— Младший лейтенант! Щелкин! — окликнул он.
Метрах в пяти из ячейки вылез невысокий пехотинец в шинели, надетой поверх ватника.
— Живой?
— Нет, нна, мертвый, — временно исполняющий обязанности командира роты младший лейтенант Щелкин свирепо и неумело выругался.
— Не матерись. — Петров подошел к пехотинцу и слегка встряхнул его за плечо. — Блиндаж — вон там. Там половина первого наката наведена, но не достроили, и рядом бревна валяются. Покидайте их сверху, навалите веток и снегом присыпьте и разводите внутри костер. Греться — по очереди, половина должна быть в окопах. И пост на той опушке смени. Задача ясна?
— Есть, — хрипло ответил Щелкин. — А топор дадите?
Петров потер подбородок, посмотрел на дорогу, затем кивнул:
— Дадим. Только постарайтесь все же потише. И не про… Не потеряйте.
— Есть!
* * *
Пока пехота устраивала ночлег, Петров подошел к танку Луппова и взобрался на моторное отделение. Крышка башенного люка приоткрылась, и в лицо комвзвода уставилось дуло нагана, поверх которого внимательно смотрели серые глаза.
— О! Товарищ старший лейтенант! — задумчиво произнес Герой Советского Союза и, крякнув, отжал люк вверх. — А я думаю, кто у меня по коробке скачет?
Он убрал револьвер в кобуру и поднес руку к шапке.
— Разрешите доложить? Продолжаем наблюдение за дорогой, противник не обнаружен.
— Ты чего с наганом на людей бросаешься? — спросил удивленный Петров.
— Да так, — пожал плечами лейтенант, — мало ли кто на танк залез. А вдруг у него банка с бензином? Я вообще думаю — надо бы ночью дежурить у машин экипажами по очереди.
— У нас для этого пехота есть.
— А, — отмахнулся Луппов, — не слишком на них надейся. Они хорошо, если себя устерегут.
Он перекинул ноги в валенках через борт башни и сполз на борт.
— Люк закройте, — сказал лейтенант куда-то внутрь танка и соскочил вниз.
Петров спрыгнул вслед за ним.
— Не любишь пехоту, а, Женя? — негромко спросил комвзвода.
— Ну почему не люблю, — невозмутимо ответил Луппов и полез в карман, — я просто на них не очень рассчитываю.
— Почему?
— По финской еще. Привык, — лейтенант вынул кисет и принялся сворачивать папиросу. — Покурим? У меня ребята некурящие, так я в машине не дымлю.
— Да я половину пехоте отдал, — вздохнул Петров. — Лучше уж на завтра сберегу.
— Ну, так возьми у меня, — протянул кисет Луппов.
— Да нет, ну что ты, — запротестовал комвзвода.
— Бери, командир, угощаю, — улыбнулся лейтенант. — Чужой табак всегда слаще, не слышал разве?
— Эх!
Петров махнул рукой и взял кисет. Задымив, он вернул табак Луппову, некоторое время командиры курили молча.
— А чего это там пехота шумит? — поинтересовался лейтенант.
Комвзвода объяснил, что разрешил красноармейцам погреться.
— Ой, зря ты это, командир, — протянул Луппов. — Их же теперь оттуда штыком не выковырнешь. Залягут и будут на тебя человечьими глазами смотреть.
— Что-то вы, Евгений Алексеевич, неровно к нашей советской пехоте дышите, — сказал Петров. — Ну, ладно, чем они тебе так насолили?
— Да ну, — лейтенант резко потушил окурок о броню, — просто, бывало, лезешь вперед, на надолбы, по тебе лупят не пойми откуда, сосед уже встал и дымит потихоньку… Все, все им протоптал, продавил — только идите и занимайте!
Он помолчал, борясь с раздражением. Петров ждал, когда лейтенант продолжит рассказ.
— Нет, лежат мужественно в снегу, кричат свое несокрушимое «ура!», но вперед, сволочи, не идут. Возвращаешься, командир из башни лезет, наганом машет, приглашает: «Не изволите ли, товарищи, выполнить боевую задачу, сукины дети!» — Он хмыкнул. — Не, не хотят. Пусть танкисты идут, у них броня железная.
— Броня, говоришь. — Петров посмотрел туда, где в сгущающейся темноте пехотинцы сооружали убежище от холода. — А вот давай теперь я тебе расскажу…
Луппов слушал, не перебивая. Старший лейтенант старался говорить точно, сжато, так, что на всю историю у него ушло минут семь, не больше.
— Вот, примерно, так, — закончил Петров и посмотрел в затянутое тучами низкое, мрачно-серое небо.
— Сам на дзот лег? — негромко спросил Луппов.
— Да, — ответил командир взвода. — При мне с амбразуры снимали. Так что, конечно, броня у нас железная, но не надо всех под одну гребенку…
Лейтенант помолчал, затем невесело улыбнулся:
— Наверное, ты прав, Иван, что-то я развоевался. Вон, у них пулеметчики вроде на месте бдят.
— А Щелкин, похоже, хороший командир, — заметил Петров. — Оружие вытащили, раненого не бросили.
— Ну и хорошо, значит, я не прав, — кивнул Луппов. — А вот с ночлегом надо что-то придумать. У меня наводчик уже кашляет. Окоп не вырыли под машиной…
[18]
