Так, однажды, продвигаясь вдоль склона, мы неожиданно для себя наткнулись на женский монастырь, где было человек двадцать женщин или, может быть, даже больше, от страха они все прижались к стенам монастыря. А негласный приказ-то у нас был зачистить долину от всего живого. Но женщин, и тем более безоружных, никто из нас трогать не собирался, и мы прошли мимо. Но вот когда, как я уже рассказывал, по нам женщина из ДШК «рубила», это совсем другое: тут уже неважно, что она женщина, — огневую точку надо было подавить каким угодно способом: не уничтожишь ты — уничтожат тебя.
Когда спускались сумерки, расположение группы обязательно прикрывалось передовыми заставами в пару-тройку человек, которые в случае приближения душманов первыми должны были открыть по ним огонь и, соответственно, принять всю тяжесть ответного огня на себя. При этом было неважно: надвигается ли на нас мелкий отряд или целая банда моджахедов, главным было открыть огонь, указав остальным на противника. Вот однажды в пятницу — а у афганцев именно пятница была выходным днем, в который душманы спускались с гор к своим селениям, — на нас наткнулся крупный отряд противника. Мы смогли уничтожить только их передовые группы, которые душманы специально выставляли вперед как «пушечное мясо», остальные силы во главе с полевыми командирами смогли отойти. Тогда, помню, кто-то один выстрелил, и почти сразу, нарастая словно лавина, началась канонада. Часто наши разведгруппы, совершая ночные вылазки, уничтожали небольшие отряды душманов исключительно штык-ножами, не совершив ни единого выстрела, и незамеченными отходили обратно.
Ни одна из нескольких десятков крупных и мелких боевых операций, в которых мне довелось участвовать, не обходилась без человеческих потерь.
— Какими были отношения с офицерами?
— Был такой знаменитый командир по фамилии Хабаров. Родом из Свердловской области, выпускник Рязанского высшего командного училища. До Афгана ребята не хотели у него служить, потому что муштра в его части была жуткая. Мне сразу по прибытии сказали: «Не дай бог, попадешь в четвертый батальон к Хабарову — бессонные ночи гарантированы!» И я попал в тот самый четвертый батальон и под командованием своего «беспощадного» командира попадаю в Афганистан. Смело могу сказать: если бы я не под командованием Хабарова оказался в Афгане, то, может быть, уже тридцать лет как парил бы землю. Два раза было, что только комбат вылезал из БМД, и ему насквозь прошивало шлем, вскоре ему повезло поменьше — пуля попала в ключицу, и его отправили в госпиталь, по-моему, в Ташкент, но могу ошибаться: в Средней Азии тогда было много госпиталей. Вскоре, чтобы спасти руку, Хабарова переправили в Москву, и вся история закончилась благополучно. Его представляли к званию Героя, но, как часто это бывает, представление «заблудилось» где-то в эшелонах нашей высшей власти, и комбата наградили орденом Ленина.
Когда стояли на Саланге, я был в составе ночной разведгруппы. По личному приказу Хабарова днем нас никто не трогал: мы спали, отдыхали, чистили оружие, в общем, занимались каждый своими делами, а в ночь мы уходили в горы. Там было очень красивое ледниковое озеро, по форме напоминавшее чашу, — красота неописуемая! И вот мимо этого красивого озера тянулись караванные пути «духов». Недалеко оттуда я чуть не попал под лавину. Помню, как все вокруг неожиданно загудело, но судьба нас спасла, иначе бы всей нашей группе настал, мягко выражаясь, «кердык». Целью нашего подразделения в тот раз было предотвратить возможное ночное нападение душманов на позиции наших войск, стоявших у тоннеля. И вот мы идем горной тропой и только слышим: «Ву-у-у!!!» — пронеслось что-то, а мы были на этом месте совсем недавно. На обратном пути мы увидели, насколько страшна и разрушительна сила этого гигантского потока снега: там все было словно перепахано огромными плугами, там прошли тысячи тонн снега. И если бы мы задержались на том месте на час-полтора, то нас бы унесло неведомо куда.
Не могу не вспомнить старшего лейтенанта Щапина. Он вместе со своим подразделением стоял в Даши. Ночью их окружили душманы и на хорошем русском языке кричали в мегафон: «Сыны Ленина! Сдавайтесь! У вас выбора нет! Вы окружены!» Наши солдаты укрывались за небольшими саманными стенами, но эти стены — очень ненадежное укрытие. (Оторвавшись от темы, скажу: стены у афганцев — это что-то наподобие символа богатства и благополучия, и неважно, если за толстыми и красивыми стенами стоит полуразваленная лачуга, главное — это стена вокруг дома, чем она выше и шире, тем лучше, по некоторым даже расхаживали бараны.) Группа Щапина продержала оборону до утра, дождавшись прорвавшей кольцо окружения подмоги.
Бывали, конечно, случаи трусости и даже предательства, редко, но случалось. Был один лейтенант, национальность его не назову, но, по-моему, был родом откуда-то из Средней Азии. Он окончил Рязанское десантное училище. Ребята потом вспоминали, что он несколько раз ночью куда-то уходил, но возвращался, а потом одной из ночей он исчез. По этому поводу особисты пытались провести расследование, но результатов оно не дало.
Однажды по нашему аэродрому стали очень точно бить с гор из АГСов, серьезно досталось и стоявшим у взлетно-посадочной полосы вертолетам, и самолетам. Оказалось, что этот, мягко говоря, «чудила» ушел к душманам, став у них инструктором. Два раза он на одном месте у них не ночевал, постоянно перемещаясь. Ценили они его, женщин к нему каждую ночь разных приводили (точнее, девочек лет по 13–17, у них ведь они рано созревают, а к 30 годам уже выглядят как старухи). «Духи» ведь даже не знали, как захваченный АГС собрать, у него в расчете три человека, каждый из которых выполняет свою функцию. Вскоре мы разобрались, откуда такая точность: днем дети возле аэродрома запускали воздушного змея (у них в те времена эта забава была очень распространена и особого внимания к себе не привлекала), этот предатель с гор с помощью артиллерийских наблюдательных приборов записывал координаты, вносил необходимые поправки, а ночью по этим координатам работали их АГСы. Это мы узнали от пленных душманов, которые и рассказали, что у них работает наш бывший офицер. Чтобы перестраховаться, контрразведчики быстро раздобыли фотографию его выпуска Рязанского училища и показали ее пленным, те как один подтвердили, что это и есть наш бывший лейтенант.
— Были какие-либо ухищрения при движении по горам?
— Когда поднимаешься, снега может быть примерно по колено, но так как ты поднимаешься в гору, то оказываешься в нем по пояс, а то и по самые плечи. Поэтому подниматься было особенно нелегко. Первым было тяжелее всего, ведь они пробивали дорогу остальным, поэтому их постоянно сменяли: в зависимости от крутизны подъема эти замены могли быть и через каждые десять метров. Идя впереди, ты должен был не просто пробиваться сквозь снежную стену, ты был должен ногу ставить носком вниз, слегка прижимая след пяткой, чтобы следующий уверенно становился на твою «ступеньку». Делалось это не просто так, ведь если бы первый вроде как зря прошел, то последний будет спотыкаться и уставать еще хуже его. Поэтому командиры за правильностью шага следили строго, и все шли след в след. В этом чем-то на нас были похожи водители автомашин: опасаясь подрыва на мине, они шли друг за другом точно по одной колее. Чтобы там выжить, надо было очень многое постигнуть, то, чего я до этого не знал и не мог знать, а я и то, что идет настоящая война, понял только на второй-третий день своего пребывания в Афганистане.
