— Какой ты горячий, свояк… — На мягком песочке, выстилающем отмель на глубине чуть менее человеческого роста, нежить опрокинула его на спину, навалилась всем телом. Олег заметил, что она больше не кажется холодной. И вода тоже холодной не кажется. И что вместе с ощущением холода из тела ушла вся боль и усталость. Может, он принял температуру окружающей среды, и рецепторы его тела притупились до полного отключения. — Согрей меня тоже. Согрей меня, смертный, согрей…
Рука обитательницы омута начала распутывать шнурок на штанах, а подлый мельник никак не желал делиться своими знаниями, из памяти не выплескивалось ровным счетом ничего. Он может послать нежить куда подальше или должен согласиться? Свояк водяного волен выбирать, чего он хочет, — или обязан развлекать обитательниц вод в обмен на их благосклонность? За какую плату человек получает право на знак воды? Каковы законы этого своячества?
Впрочем, пока Олег терзался сомнениями, свершилось неминуемое, и ведуну пришлось ответить на ласки — если, конечно, он не собирался удирать из реки нагишом.
Игры на омываемом течением песке продолжались весь день и изрядную часть ночи. Нежить была ненасытной и многообразной, молодея час за часом — зрелая женщина на глазах превращалась в молодую, молодая — в юную, юная в мягких сумерках обернулась совсем уж девчонкой, но тут Середин начал решительно отпихиваться: влечением к малолеткам он как-то не страдал.
— Жадный, совсем жадный… — засмеялась пухлощекая девочка, разжимая цепкие объятия.
Течение тут же подхватило ее, унесло с отмели, но уже через мгновение русалка подплыла с другой стороны:
— А ты горячий, свояк. Нравишься, свояк. Еще приходи, свояк. Я запомню тебя, запомню. Хочешь, сама тебя найду?
— И я тебя запомню, малышка. — Олег чисто по человеческой привычке попытался сесть и тут же оказался опрокинут течением набок. Попытался выправиться — течение чуть приподняло его, не дав схватиться за дно, и кинуло в заросли водорослей.
— Ищи, — махнул на прощанье рукой ведун. — Только подрасти сперва, деточка.
Он поднырнул к самому дну, в несколько гребков нагнал одежду, тоже уносимую рекой, переплыл на противоположный берег и, найдя пологий спуск, выбрался на него.
На воздухе грудь показалась тяжелой, словно внутри лежала пудовая гиря. Середин, однажды уже попадавший в похожую ситуацию, опустился на четвереньки, головой вниз, широко открыл рот и сделал резкий выдох. На землю выплеснулся поток воды, внутри сразу стало легко, только как-то щекотно, и ведун долго откашливался, прежде чем смог снова нормально дышать. Он отжал воду из рубахи и штанов, натянул их на твердое тело, не чувствующее ни холода, ни боли. Правда, как подозревал Олег, этот наркоз из омутного холода отойдет, едва тело снова начнет согреваться, а потому действовать нужно быстро.
Дружинники далеко от места гибели своего товарища не ушли. Пока бегали вокруг, бросали веревки, на что-то надеясь, пока ожидали чуда, пока поминали его на высоком обрыве. Олег прошел всего пару километров, прежде чем разглядел впереди, среди деревьев, красный огонек. Осторожно ступая босыми ногами по мерзлой листве, ведун обогнул стоянку со стороны леса, присел на корточки, вглядываясь в груду сваленных под деревьями вещей. Елецкие ратники всегда зажигали огонь между тропой и своими припасами. Наверное, для того, чтобы случайный прохожий не мог до чего-либо дотянуться, не пересекая весь лагерь. Прохожим здесь, в малообжитых лесах, взяться, конечно, неоткуда — но привычка, известное дело, вторая натура.
Наконец Олегу удалось разглядеть многоцветный отблеск пластика на наборной рукояти. Он мягким шагом преодолел расстояние от деревьев до походных тюков, присел за ними. Тревожно заржали кони, чуя запах нежити, запрыгали, с трудом переставляя спутанные ноги.
— А ну, ша! — Толстяк наклонился к костру, сунул в угли толстую ветку, подождал, пока она загорится, вынул и, освещая себе дорогу, двинулся к лошадям.
Олег распластался по земле, но Ратимир, похоже, куда больше опасался волков, нежели двуногих хищников. Ратник прошелся по краю поляны, помахивая перед собой огнем, громко пригрозил:
— Ну, пшли отсюда, пока шкуру не подпалил! — Ветка погасла, затлела тонким дымком. Толстяк побрел обратно к огню, а ведун быстро перемахнул крайние сумки и взялся за рукоять сабли, которую кто-то из воинов накрепко привязал к своему тюку. Медленно потянул. Кони снова заржали — Середин тут же рванул саблю, освобождая из ножен, и рухнул в вещи, стараясь вжаться как можно глубже в тень.
— Кто там бродит? — Здоровяк выхватил из костра толстое, наполовину сгоревшее полено и метнул его во мрак за скакунов. — Я вас!
Кони, фыркая, встревоженно мотали мордами. Ратимир недовольно вздохнул, поправил шапку, запалил новую ветку и направился к ним.
— Сейчас, сейчас найдем, кто балует. Росомаха, что ли, бродит?
Когда он миновал сваленное барахло, Олег поднялся и перепрыгнул на поляну. Ратник шума не услышал, и ведун звонко щелкнул языком. Воин обернулся, глаза его округлились:
— Ты?!
Больше он ничего произнести не успел: острый клинок, с любовью выкованный из волговской рессоры, промелькнул слева снизу вверх, легко перерубив горящую веточку, и рассек ему голову, пройдя наискось через все лицо. Середин метнулся к костру, подобрал щит, на котором недавно сидел толстяк, развернулся к спящим ратникам. Один, разбуженный шумом, уже приподнимался на локте:
— Ратимир, чего там кони беспокоятся… — Тут он увидел Середина, глаза его округлились не меньше, чем у толстяка, и он взвыл на одной ноте: — А-а-а-а-а!!!
Олег подскочил, приопустился на колено и сильным ударом саданул вояку краем щита в грудь, ломая ребра. Крик оборвался, но двое других ратников уже вскочили на ноги и схватили щиты, кровавым отливом блеснули в свете углей мечи. Ведун тоже выставил вперед левую ногу, прижимая левым плечом левый край щита, а правый — эфесом сабли.
— Сгинь! — пробормотал длинный Святогор. — Сгинь, нежить!
Его бородатый товарищ только сглотнул, глядя на мокрого противника расширенными глазами.
Однако, едва Олег попытался подступить ближе, они вполне уверенно двинулись навстречу, расходясь в стороны, чтобы напасть с разных сторон. Воины есть воины — хоть человек, хоть нежить, хоть сам Господь Бог, а пока оружие в руках, всё едино не сдадутся.
Дружинники одновременно ринулись вперед — Олег принял тяжелый удар Святогора на щит, от бородача отмахнулся саблей и тут же попятился, поскольку кончик клинка длинного воина чиркнул почти над самой головой. Сделал выпад в сторону второго врага, но в ответ послышался тихий скрежет.
— Электрическая сила… — сплюнул Середин, поняв, что ратники спали в доспехе, а потому сейчас бились против него практически в полной броне. Это означало, что на слабые, скользящие, случайные удары они могли не обращать внимания, а вот ведуну каждое прикосновение чужого клинка грозило глубокой раной. И тут же ему пришлось подныривать под летящий в голову меч бородача, в то время как сабля была блокирована его щитом, а щит Середина прикрывал своего владельца от нападения Святогора.
