Чалый, зафыркав, легко помчался широкой рысью, словно только обрадовался весу седока, оторвался от остального отряда на десяток шагов, вздымая копытами мельчайшую чистую, искрящуюся на солнце пыль.
— Вперед, вперед, вперед!
Отряд миновал ложбину глубиной в рост человека, взметнулся на небольшой пологий взгорок, опять ушел вниз, вновь перевалил холмик. Впереди стали видны темные силуэты, донеслись крики, звон стали. Олег понял, что промахнулся — они шли не в тыл половцам, а сбоку, но менять что-либо было уже поздно. Еще ложбина, и они вынеслись на ровный простор, всего в километре от сечи.
— Ну, давай, давай, родимый, — еще крепче сжал пятками бока чалого ведун, переводя его в галоп и прижимаясь к шее. — Давай!
Несколько раненых степняков, которые каким-то чудом выбрались из сечи и теперь дожидались ее окончания в стороне, заголосили, пытаясь криками предупредить товарищей об опасности — но криков на этом пятачке промороженной степи и так хватало с избытком.
— Привет, ребята, — прошептал Олег и опустил рогатину.
Он нацелился острием не в крайнего половца, а в того, что сидел за ним с обнаженным мечом, вглядываясь вперед — туда, где в жуткой давке рубили друг друга многие десятки мужчин. Чалый на всем галопе врезался в живую массу — рогатина насквозь, от бока до бока, пробила степняка вместе с кольчугой и поддоспешниками, крайний всадник от удара просто опрокинулся набок, а ведун… Широко распахнув от неожиданности глаза и перебирая в воздухе руками, Середин пролетел метров пять и, со всего размаха врезавшись в какого-то половца, опрокинул его на соседа, а сам упал на шею вражеского коня.
Степняк на миг растерялся, закрутил головой, вскинул меч и рукоятью со всей силы дважды ударил Олега по голове — колоть длинным мечом в упор было несподручно. К счастью, шлем выдержал — а Середин, выдернув свой «столовый» ножик, вогнал его противнику снизу в подбородок. Полилась кровь, половец начал заваливаться прямо на Середина.
На миг наступила необычайная легкость — и в следующее мгновение ведун тяжело грохнулся спиной о землю. От удара он на какое-то время даже оглох, но всё равно спихнул с себя предсмертно хрипящего половца, приподнялся. Со всех сторон были конские ноги, ноги, ноги, брюхи, брюхи, брюхи… Степняки — ратники сюда еще не пробились. Олег рванулся вперед, вспарывая животы вражеским скакунам одному за другим, через минуту выкатился на свободное пространство, вскочил, оглядываясь, торопливо отер нож о снег и загнал назад в ножны.
Линия, по которой он выскакивал из самого пекла, определялась без труда: кочевники в неизменных стеганых халатах вместе с конями друг за другом валились на землю, возмущенно вопя и не понимая, что происходит. Однако из заднего ряда степняков какой-то мальчишка в халате с металлическими пластинами на груди заметил невесть откуда взявшегося русского и направил коня к нему, высоко над головой вскинув меч. Кто же так делает, дурачок? Ему же опускаться целую вечность!
— Х-ха! — вкладывая всю свою силу, начал длинный, размашистый удар половец и отвернуть его, перекинуть на другую сторону уже не мог.
Ведун поднырнул под шеей коня, затем просто и банально, рукой, приподнял щит мальчишки и всадил клинок ему в беззащитный живот чуть ли не на всю длину. Пальцы бедолаги разжались — и у Середина появился щит. Жизнь, можно сказать, налаживалась.
Краем глаза Олег заметил, что брешь, прорезанная им в конской массе, начинает заполняться. Похоже, ратники всё-таки теснили хозяев степи. В этот момент на него налетел еще один половец — бородатый, что Илья Муромец с картины Васнецова, — и попытался, прикрывая щитом свою ногу и лошадиный бок, опустить свой клинок Олегу на плечо. Ведун еле успел отвести удар саблей, отбежал на несколько шагов. Степняк кинулся вдогонку, опять заходя с левой стороны — но тут Олег вскинул щит и окантовкой саданул скакуну меж ноздрей, в самое болезненное для лошадей место. Взвыв чуть не человеческим голосом, коняга встал на дыбы, и на несколько секунд половцу стало не до схватки — лишь бы в седле удержаться. Ведуну как раз хватило времени, чтобы сделать три шага вперед и быстро, но сильно уколоть врага в спину, чуть ниже лопатки.
К сожалению, подняться в освободившееся седло Олег не успел: на него насели сразу два половца и он еле успевал прикрываться от ударов одного щитом да отмахиваться от меча второго саблей. Но тут промелькнуло что-то темное, левый половец поник головой — Середин, пользуясь моментом, перекинул щит, принял на пего меч, и из-под низу резанул половцу брюхо. Хлынула кровь. Ведун облегченно перевел дух, оглянулся. За поникшим половцем улыбался Буривой.
— Спасибо, брат! — Олег за рукав сдернул степняка с лошади, поднялся в седло вместо него и наконец-то огляделся.
Сеча заканчивалась. Последние из окруженных ратниками кочевников гибли один за другим, в каком-то странном исступлении не желая просить пощады. Похоже, внезапный удар серединской сотни достиг своей цели: прежде чем степняки поняли, в чем дело, каждый охотник успел убить хоть одного врага, мгновенно переломив ход сечи в пользу русских. Ну, а потом немногих оставшихся, что еще пытались что-то сделать, добили, выстлав землю десятками тел. Большинство половцев оказались зажаты между теми, кто сражался перед ними, и теми, кто зашел сбоку и сзади. В такой ситуации ни у кого из них не имелось ни единого шанса.
— Где мой вымпел? — спохватился Олег. — Где Багряная Челка? Одинец где?..
У него перед глазами встало лицо — только почему-то лицо не мальчишки, а Людмилы, — в животе екнуло смертным холодком:
— Одинец!!! — Середин поехал вдоль наполненного стонами поля, вглядываясь в мешанину человеческих и конских тел, заметил знакомый красный цвет на меховой полоске: — Одинец!
Ведун кинулся к Челке, ухватил возле перекрестья, вытянул из-под тяжелой конской туши, огляделся. Кольчуги, стеганки, кровь, торчащие из тел мечи — ничего приметного. Ну же! Олег вспомнил, что шелом для парнишки ковал сам, стал заглядывать на головы тех, кто в кольчуге. Наконец увидел знакомый шлем, зацепил бармицу, откинул, открывая лицо, прижал пальцы к горлу… Пульс есть. Тугой, наполненный. Ну, стало быть, живой. А что без чувств — так одет тепло, замерзнуть не должен.
Бой затихал. Сталь звякала всего в паре мест, а пока Олег, сжимая в руках Челку, дошел до половецкого коня и поднялся в седло — так и вовсе умолкла. Ведун немного подождал, глядя вперед и слушая, как за спиной, по сторонам начинают фыркать кони, раздаются веселые голоса, притоптывают на месте копыта не меньше людей возбудившихся скакунов.
— Не нам, смертным, перечить воле богов. Они выбрали, кто остается, а кому надлежит завершить святое наше дело. Посему: всех, кого в сече спешили — в гасильщики! — громко приказал Середин. — Остальные — за мной!
Он пустил скакуна с места в карьер, мчась по натоптанному вражеской ратью следу, и буквально через пять минут оказался на краю пологой низины глубиной метров в пять, со всех сторон укрытой от ветров. Там, внизу, вокруг каменного купола колодца, стояло больше трех десятков юрт, блеяли овцы, горели возле длинных яслей крохотные дымные костры. Там, с тревогой поглядывая в сторону, откуда недавно доносились звуки битвы, ходили с мешками и корзинами женщины, беззаботно бегали дети. И еще до того, как поднимающаяся изнутри знакомая тошнота смыла его сознание, ведун ощутил, как на губах появилась зловещая ухмылка.
