День выдался чудесный. И если бы не это событие, так бы и любовался голубым небом. Высоко над головой светило солнце, ярко освещая все вокруг. Птицы щебечут. Не шелохнется ни один листик на дереве — тишь да гладь вокруг.
Выбрав в овраге, метрах в десяти от нашего переднего края, удобные огневые позиции, мы залегли и стали наблюдать за фашистами. Они свободно, почти не маскируясь, ходили по обороне, — на нашем участке в последние дни их особенно не тревожили. Сейчас фашисты были видны нам как на ладони — только выбирай!
Лежа метрах в пяти друг от друга, мы с политруком недолго любовались мирным пейзажем. Прогремели наши выстрелы, и немцы стали падать один за другим. Васильев, вооруженный биноклем, указывал цели.
Наконец политрук подвел итог:
— Что ж, семерых на двоих — хватит на сегодня? Давайте не будем больше испытывать свою судьбу.
— Результат неплохой, — подтвердил Иван Васильев. — А немцы точно откроют сейчас минометный огонь. Пошли, неохота мне таскать вас ранеными…
Уже вернувшись в свою траншею, я вспомнил:
— Послушай, Иван, одолжи-ка бинокль на полчасика. А может, пойдем со мной, — хочу посмотреть, где висит у фашистов репродуктор.
— Только недолго, ребята! А репродуктор висит вон там — метров восемьдесят до него будет. — И политрук показал мне на рощу.
По-пластунски мы с Иваном Васильевым стали пробираться в указанном направлении. Туда, откуда сейчас снова неслись звуки музыки. Забравшись в глубокую воронку, стали наблюдать: Иван — в бинокль, а я — через оптический прицел винтовки.
На одном из деревьев Иван обнаружил динамик:
— Вон где висит! Смотри — синий шнур к нему тянется.
Теперь я и сам увидел черный колокол уличного динамика. Бить по шнуру и попасть в него, даже с расстояния в несколько десятков метров, дело нелегкое. Но я вспомнил, как мы пристреливали когда-то свои винтовки, цепляя на тонкий прутик или соломинку спичечный коробок. Сейчас такого прутика не было, зато ясно выделялся на зеленом фоне ярко-синий радиошнур.
Полежав немного и совершенно успокоившись после быстрой ходьбы и переползания по-пластунски, я приготовился к стрельбе.
— Давай, Иван, смотри в бинокль, наблюдай за работой!
После пятого выстрела музыка прекратилась. Иван, все это время не спускавший глаз с репродуктора, зашептал:
— Оборвался шнур, как обрезанный ножом! Бей теперь в репродуктор, шуруй бронебойными! Для верности!
Я послал несколько трассирующих пуль в репродуктор.
— Ну как? Что ты увидел? — спрашиваю.
— Да видел, как летели пули и пропадали в центре репродуктора. Теперь ничего не вижу. Репродуктор все висит.
— А куда он денется? От пули не свалится! А вот замолчал он надолго — я точно знаю. И это самое главное. А теперь тикаем отсюда — поди, засекли меня немцы по трассирующим!
И мы, удовлетворенные, вернулись в роту. Немецкое радио молчало.
А на следующий день, прямо с утра, видимо поставив за ночь новый репродуктор, гитлеровцы заговорили снова. Уже без музыкального вступления они провещали буквально следующее:
— Снайпер Николаев! Фюрер уважает храбрый русский зольдат. Наше командование приглашает вас перейти на наша сторона! Оно гарантирует вам очень обеспеченный жизнь: вы будешь получать большой вилла, иметь очень много денег, цуккер унд бротт, получать женитьба на немецкий фрау. Фюрер награждает вас высший офицерский орден — Железный крест ерсте степень. Переходить на наша сторона!
На что они рассчитывали?! На что надеялись?!
Несколько раз, с перерывом в десять-пятнадцать минут, слово в слово немцы повторили свою передачу.
Через несколько минут я попросил разрешения войти в землянку командира батальона майора Морозова.
В землянке кроме комбата сидели подполковник Агашин, мой командир роты и капитан Жуков.
— Ну, Николаев, — сказал комбат, — получил приглашение? Может, откликнешься?
— С чем пришел, Евгений? — спросил подполковник Агашин. — Вижу, придумал что-то?
— Считаю, товарищ подполковник, что прав майор Морозов — надо идти к немцам, коль приглашают!
И я выложил командирам свой план.
— А что? Рискованно, даже до некоторой степени авантюрно, но в принципе может получиться. Давай посоветуемся с «первым» — что он скажет?
«Первый» был «за».
«Чтобы уничтожать фашистов, любые средства хороши!» — сказал он Агашину.
Ровно в 19.00 я выполз из своей траншеи и по-пластунски, прячась за кустами, пополз в сторону немцев, изредка скрываясь в воронках. До их переднего края здесь было метров сто. Переместившись метров на сорок от своих траншей, я приподнялся в воронке и, посвистев погромче, поднял на палке белый платок. Немцы заметили этот маневр — это почувствовалось сразу: прекратился огонь с их стороны. И, наоборот, усилился со стороны нашей. Заметил я и главное: немцы стали накапливаться в своих траншеях, их головы высовывались все чаще и чаще по всей обороне. «Пусть накапливаются!» Я не очень-то торопился продолжать свой путь.
Выждав еще десяток минут, я приподнялся. «Ну, будь что будет! Авось обойдется!» — подумал я и поднялся в полный рост. Тотчас же открылась наша «прицельная» стрельба. Трассирующие одиночные пули прочерчивали свои смертельные трассы. Я снова залег в воронке. Потом прополз еще метров пять. Немцев стало еще больше в траншеях. Я уже слышал их выкрики: «Ком, ком, зольдат! Шнель, бистро!..» Я выжидаю, будто боюсь своих выстрелов, даже начинаю тихонько стонать, словно я ранен.
Немцев в траншее стало еще больше. Они даже принялись стрелять в нашу сторону, как бы отсекая меня от своих, явно давая понять, что меня они не тронут.
Честно говоря, поджилки у меня дрожали. «А вдруг кто «промахнется» из своих да попадет ненароком в меня?» Тут я встал в полный рост и, высоко подняв белый носовой платок, помахал им в воздухе, потом энергично опустил, давая тем самым сигнал… Не немцам — своим.
И вот завыли наши мины, разрываясь в немецких траншеях. Заговорили наши пулеметы, и наши снайперы открыли огонь по торчавшим фашистским каскам. От разрывов батальонных и полковых мин, смешавших все в немецких траншеях, стояла сплошная завеса из земли и ныли. Оттуда неслись страшные вопли раненых фашистов. Я же под прикрытием этой завесы бегом пустился к своим. Через минуту-другую я уже находился в объятиях своих друзей.
«Язык», которого вскоре взяли наши разведчики, подтвердил, что операция была рассчитана верно: в тот памятный вечер немцы потеряли несколько десятков солдат.
Больше приглашений от немцев мы не получали.
Опять в разведке
Став снайпером, я не прерывал связи с моими друзьями — разведчиками. Нам и теперь часто приходилось работать вместе: я иногда ходил с ними на задания, имея свое, персональное, — в случае необходимости поддержать их снайперским огнем. Мне приходилось порой и одному ходить в разведку, а то и самому руководить группой.
