– Хороши союзнички! – сказал Степанов Мурзину. – Попадись мне сейчас этот штабс-капитан Отиск, я б ему морду набил, гаду.
– А. может, это твой английский знакомый бомбы на нас высыпал?
– Какой знакомый? – не понял Степанов.
– Ну тот, с которым тебя над Берлином сбили.
– Нет. Тот на американских «летающих крепостях» ходит, а это английские «либерти». Да и вряд ли он через Ла-Манш перебрался. Небось, если немцы не сцапали, отсиживается сейчас где-нибудь в Бельгии или во Франции. – Степанов замолчал, задумался, потом промолвил со вздохом: – А хоть бы и он. Я этих летчиков не виню. Народ они подневольный: куда им прикажут бомбы кидать – туда и швыряют. А вот штабс-капитан Отиск и его хозяева в Лондоне – это сволочи настоящие.
Целый день в партизанском лагере только и говорили о налете английских бомбардировщиков. А под вечер к партизанам прибежал запыхавшийся Ян Ткач. Взволнованный старик сообщил, что в их село пришли немцы, не менее двухсот человек, которые собираются на гору Княгиня, чтобы посмотреть, зачем сюда прилетали английские самолеты. Вопреки запрету, дозорные привели Яна Ткача к Мурзину.
Узнав, в чем дело, Мурзин с благодарностью обнял старика:
– Вельми дякуем, пан Ткач!
– Но я не пан, я е судруг. Товарищ, – смущаясь, сказал тот по-русски.
После его ухода Мурзин, посоветовавшись со Степановым, с Грековским, решил уводить отряд в горы. Он приказал немедленно сжечь туристскую хату, чтобы немцы не обнаружили никаких следов пребывания партизан. По боевой тревоге были сняты сторожевые посты и дозоры.
Через час на горе Княгиня не осталось ни одного партизана. Только вольный ветер гулял по лесу да дикие козы пугливо принюхивались к запаху гари.
Совершив лихой марш-бросок на пятнадцать километров, отряд Мурзина пробрался в небольшую горную лощину, где случайно оказалась такая же заброшенная туристическая база. Правда, не было в ней кроватей и стульев, но добротный деревянный пол понравился партизанам: не придется спать на сырой осенней земле. Здесь, подальше от «друзей», прилетевших из Лондона, Мурзин и решил развернуть основную партизанскую базу отряда имени Яна Жижки.
Через несколько дней разведчики, ходившие на гору Княгиня встречать Ушияка, сообщили, что немцы действительно приходили к сожженному туристскому домику, но, очевидно, у них не возникло никаких подозрений, потому что они довольно быстро покинули гору. Вскоре и Ян Ушияк вместе с основной массой отряда, со штабом и радистами пришел в лощину, где его поджидал Мурзин.
После радостной встречи, после крепких дружеских объятий Ушияк рассказал Мурзину о тяжелом бое, который пришлось выдержать отряду возле старой партизанской базы над селом Штавник.
– Я уж думал, твою группу разбили, ребят взяли в плен. Иначе откуда боши могли узнать про наш лагерь. Ночью окружили лес над Штавником, а утром пошли прочесывать. Дом лесника Немчака спалили. Жители едва ноги успели унести. Да и то не все. Много народу погибло. Мы тоже большие потери понесли, пока из окружения прорывались. Немцев больше трех батальонов было. Думаю, что нашу оборону они хорошо знали. Потому на пулеметные гнезда не шли. Выбрали, откуда меньше всего их ждали…
– Возможно, мы предателя пригрели? Как думаешь, Ян, может такое быть?
– Конечно, всякое может случиться. Придется присматриваться к людям.
– И главное, медлить с этим делом нельзя. А то и здесь нас накрыть могут. Надо запретить покидать лагерь без нашего ведома. Дай указание патрулям и дозорным без пароля из лагеря никого не выпускать.
Мурзин рассказал Ушияку о встрече с английскими десантниками и о том, почему вынужден был увести людей с горы Княгиня. А вечером, когда радисты установили связь с Большой землей, в Киев ушла подробная радиограмма о благополучном переходе партизанского отряда имени Яна Жижки из Словакии на Моравскую землю.
Октябрь был уже на исходе. По утрам все чаще сырая земля покрывалась морозным инеем. Партизаны целыми днями не выпускали из рук лопаты: отрывали землянки и бункеры, готовились к зиме. Туристский домик вмещал лишь сорок человек, а в отряде насчитывалось более трехсот. Холодные ветры заставляли быстрее вгрызаться в землю, чтобы до наступления холодов обрести надежный теплый угол.
Одновременно связные Ушияка разбрелись по всему Валашскому краю и по Моравии, устанавливая связь с подпольными коммунистическими ячейками в городах и крупных населенных пунктах. Для встречи с руководителями подполья частенько уходил из партизанского лагеря и сам Ушияк.
Однажды в его отсутствие к Мурзину обратились два партизана: чех Микало Дубкала и русский фельдшер Латынов. Они оба прилетели в Чехословакию из Киева еще в первой группе отряда во главе с Ушияком и потому пользовались особым доверием.
Разговор начал фельдшер Латынов:
– Товарищ капитан! У нас на подозрении один человек. Пришел в лагерь еще над Штавником. Ходил, приглядывался. Ушияк его часто из леса отпускал. Когда немцы на нас напали, он все вроде бы норовил к ним перебежать. В атаку все рвался. Один! Мы вот с Дубкала его придержали.
– Ано, ано! – подтвердил чех. – Я думаю, он чужой человек. Не есть хороший.
– Кто такой? – торопливо спросил Мурзин.
– Надпоручик Дворжак, – почти одновременно ответили партизаны.
– Я о нем Ушияку докладывал, когда мы из Словакии сюда шли, – добавил фельдшер Латынов,
– Ну и что же Ушияк?
– Сказал, разберемся. А сам этого Дворжака вчера опять из лагеря куда-то послал.
– Какой он из себя, этот Дворжак?
– Да вы его знаете, наверно. Он в толстом мохнатом свитере ходит, с тросточкой.
Мурзин сразу же вспомнил невысокого худощавого блондина с волнистой копной волос. Его впалые глаза всегда были скрыты очками в роговой оправе. Еще тогда, когда Мурзин увидел его впервые, этот человек вызвал какое-то необъяснимое чувство неприязни. Но Ушияк сказал, что Дворжак прислан в отряд из подпольного центра Праги и предъявил соответствующие документы.
В последующем надпоручик Дворжак, хоть и выглядел как-то не по-партизански, щеголем – ходил в коротких туристских брюках, горных ботинках и с неизменной тросточкой, – подозрений не вызывал. Теперь же, услышав недоброе от проверенных людей, Мурзин насторожился.
– Хорошо! Я разберусь с ним сам. Только больше никому об этом не говорить! – приказал он Латынову и Дубкала.
«Почему же Ушияк ничего не рассказал мне о нем, хотя и был предупрежден партизанами? – раздумывал Мурзин, оставшись один. – Поговорить с Ушняком или самому заняться проверкой этого Дворжака? Лучше попробую сам. Зачем отвлекать Ушияка от дела?»
Мурзин выглянул из свежевырытой штабной землянки и попросил посыльного разыскать партизана Козака. Этого чешского шахтера-коммуниста он хорошо знал, полюбил его за прямоту суждений, за смелость и решительность в бою.
