Не забыт и тыл, обеспечивающий победу фронту. Голубоглазые блондинки — чистокровные представительницы арийской расы — собирают посылки для фронта. Согбенная старушка принесла теплые сапоги покойного мужа, маленькая девочка с пухленькими щечками отдает свою любимую гуттаперчевую собачку. И снова фронт. С полевого аэродрома взлетают «юнкерсы» с бомбами. И вот уже сыплются бомбы на города и населенные пункты. Будто смерч проносится по далекой земле, заволакивая ее клубами пыли и дыма.
Дубровский почувствовал, как Валентина крепко сжала его руку.
— Вот и наш Сталинград так же, — прошептала она.
Но в это время экран вновь вспыхнул титрами. Начался художественный фильм «Средь шумного бала». И хотя этот фильм посвящался жизни великого русского композитора, он тоже был сделан на немецкий лад. Полногрудая немка фрау Мекк выводит в люди Петра Ильича Чайковского. По фильму получалось, что если бы не фрау Мекк, то никогда столь блистательно не проявился бы талант русского композитора.
— Галиматья какая-то! — сказал Дубровский, когда они вышли из кинотеатра. — И подумать только, до чего примитивно все сделано.
— А что, у Чайковского действительно была фрау Мекк? — спросила Валя.
— Наверно, была. Да мало ли у него их было!.. Возле великих людей всегда почитательницы вьются. Видел я однажды, как Лемешев из Большого театра выходил. Поклонницы чуть на кусочки его не разорвали, все автографы вымаливали. С большим трудом он от них отбился. А у Чайковского, думаете, меньше их было? Ничуть! Вон как Россию прославил. На весь мир прогремел.
— А немцы в сорок первом его дом под Москвой осквернили, — с грустью сказала Валентина.
— Откуда вы это взяли? — спросил Дубровский.
— В наших газетах было написано. Только не помню, как этот город называется.
— В Клину его дом, и музей там же, — напомнил Дубровский.
— Да-да! Точно. Город Клин! — оживилась Валентина. — Там еще фотография была напечатана.
— Вот вам и культурный народ, — вмешалась в разговор Елена. — А вы еще им служите, — сказала она, укоризненно глянув на Дубровского.
— Но если не ошибаюсь, ведь и вы у них работаете.
— У нас другого выхода нет. Иначе пошлют в Германию. Да и есть надо. Только на работе и кормимся.
— А мне, думаете, слаще? И у меня небольшой выбор: или лагерь военнопленных, или служба в качестве переводчика. Не захотел пухнуть с голоду в лагере, вот и согласился у них работать.
— Сейчас многие так. Иван Козюков тоже… — с грустью проговорила Валентина.
— А-а! Это Леночкин приятель? — воскликнул Дубровский, припомнив разговор с девушками во время знакомства.
— Он самый! — с достоинством ответила Елена.
— Ну что ж, познакомили бы и меня с ним. Четверо — это уже компания.
— Ой, правда, Ленка! — оживилась Валентина. — Давай познакомим его с Иваном. Вот увидишь, они подружатся.
— Можно и познакомить, — согласилась та. — У Ивана, кроме нас, никого друзей нет.
На другой день, вечером, как и договорились, подруги пришли в городской сквер вместе с Иваном Козюковым. Был он худощав, среднего роста, с целой россыпью веснушек на бледном лице. Протягивая Дубровскому руку, он настороженно разглядывал его немецкую форму. Но Валентина представила Дубровского как своего друга, и это несколько успокоило Козюкова. Когда же они вчетвером присели на пустующую скамейку, Леонид рассказал Ивану и девушкам о том, как попал в плен.
Выслушав нехитрую историю, Иван Козюков оживился и стал рассказывать о себе:
— Родился в двадцать втором году. Третьего июня сорок второго уехал на фронт. Был командиром пулеметного взвода. И двух месяцев не провоевал. В конце июля часть попала в окружение под Воронежем. Неравный бой… Ранение… Подобрали немцы. Очнулся у них в лазарете. Так и оказался в плену.
— А как в пекарню попал? — спросил Дубровский.
— Случай помог. Отбирали из лагеря на работу и меня выкликнули. Думал, в Германию повезут, а они в пекарню определили. Только надолго ли? Боюсь, как бы в добровольцы не заставили пойти.
— А ты согласился бы? — вырвалось у Валентины. Козюков чуть склонил голову, исподлобья посмотрел на нее, перевел взгляд на Дубровского и как-то нерешительно пожал плечами. Помолчав немного, тихо, вполголоса, добавил:
— Хлеб для них печь — это одно дело. А с винтовкой против своих я бы не смог.
— Вот и я так же думаю, — поддержал его Дубровский.
— Нет, добровольцем я не пойду, — уже решительно проговорил Козюков. — Уж лучше опять в лагерь.
— В лагерь я тебя не пущу! — испуганно выпалила Елена.
— А в добровольцы? — спросил Иван.
— И в добровольцы тоже.
— Что же прикажешь делать?
— Тебя никто в добровольцы пока не тянет. А будут предлагать — тогда и решим, как быть.
Дубровский молча слушал их перепалку. Он уже понял, что судьба Козюкова не безразлична Елене. И чтобы установить с ними дружеские отношения, он по-приятельски похлопал Ивана по плечу:
— Чего спорите раньше времени? Возникнет необходимость, может, и я чем-нибудь смогу помочь.
— Ой, правда? — обрадовалась Елена.
— Конечно. У меня есть знакомые среди немцев. Пристроим Ивана так, чтобы в добровольцы не взяли. Мы же теперь друзья? Значит, должны помогать друг другу.
— Спасибо вам, Леонид, — сказала с нежностью Валентина и погладила его руку.
— А у меня завтра день рождения! — выпалила Елена.
— Сколько же вам исполнится? — спросил Дубровский.
— Ровно двадцать.
— Счастливая, — мечтательно проговорила Валентина, — А мне двадцать будет только в декабре. Еще дожить надо…
Дубровский и Козюков рассмеялись.
— Чего вы смеетесь? — обиделась Валентина.
— Смеемся, что и ты будешь счастливая в декабре, — ответил Дубровский, — К великому сожалению, не знаем, какого числа.
— Восемнадцатого.
— Эту дату я запомню. Если не будем вместе, письмо пришлю.
Перед расставанием договорились отметить день рождения Елены.
— Знаете, Леонид, — смущенно сказала Валентина, — если у вас есть гражданский костюм, то можно завтра вечером посидеть у нас дома. Правда, Ленка?
Та молча кивнула.
— А то нам перед соседями неудобно, если вы в немецкой форме придете, — пояснила Валентина.
— Я понял. Осталось выяснить, где вы живете.
— Иван знает. Договоритесь с ним. Вместе и приходите часов в восемь.
Попрощавшись с девушками, Дубровский отправился провожать Ивана Козюкова. Оказалось, что тот работает всего в трех кварталах от здания, где располагался штаб тайной полевой полиции. По дороге Иван признался Леониду, что неравнодушен к Елене.
