Произнеся эти слова, я подумал, что на самом деле могу оказаться в неприятной истории. Трое снайперов продолжали вести огонь из окон, не отвлекаясь на меня. Впустивший меня сначала пожал плечами, потом улыбнулся:
— Оставайся с нами до конца боя, мы подтвердим, что ты был с нами, — он протянул мне руку. — Меня зовут Феликс.
— Гюнтер, — представился я.
Его рукопожатие оказалось довольно сильным.
Я направился к свободному окну, чтобы также открыть огонь по полякам. И в этот миг пуля вошла точно в глаз одному из сослуживцев Феликса.
— Твою мать! — Феликс тут же подскочил к нему и сразу понял, что здесь уже ничем не помочь. Остальные снайперы спешно повалились на пол. Никто из них не успел заметить польского снайпера, а значит, он мог перестрелять их всех, пока они искали бы его.
— Нам нужно сменить позицию, иначе мы все будем покойниками, — сказал я.
Остальные согласились со мной. Феликс отломал половинку солдатского медальона убитого. Я потянулся к его патронной сумке, но тут же уловил неодобрительные взгляды остальных.
— Нам выдают всего по семь патронов в день. Я должен как-то пополнять свои запасы. Но на этот раз я, наверное, зря… — произнес я, смутившись.
— Нет, все правильно, — сказал Феликс. — Убитому патроны больше не пригодятся, а мы без них пропадем.
Я разделил поровну патроны погибшего снайпера. При этом я невольно периодически поглядывал на его залитое кровью лицо с зияющей дырой на месте левого глаза. Я сам в любой момент мог повторить такую же незавидную судьбу. Наверное, о том же подумали и другие снайперы. Во всяком случае, с одним из них случилась истерика. Он дрожал, забившись в угол комнаты. Феликс подполз к нему и отхлестал по щекам. После этого парень вроде как пришел в себя. И мы все вместе осторожно покинули здание.
Используя в качестве прикрытий здания и руины домов, встречавшиеся нам на пути, мы двигались в северо-восточном направлении, приближаясь к центру города. Через пару улиц мы увидели немецкий взвод, занявший позиции позади зарослей декоративного кустарника. Ребята наблюдали за польским танком, который двигался по направлению к ним. Рядом с танком бежали несколько польских пехотинцев. Враги, вероятно, не заметили немецкий взвод, прятавшийся за кустарником, и поэтому никто из них не открывал огонь.
В руках одного из бойцов немецкого взвода я увидел массивное противотанковое ружье. Он прицелился в танк и выстрелил. Раздался такой грохот, словно от одновременного выстрела из пяти обыкновенных винтовок. Через свой оптический прицел я увидел, как в лобовой броне танка возникла дыра.
Поляки тут же открыли огонь. Затарахтел танковый пулемет. Действуя автоматически, я навел свой прицел на смотровую щель пулеметчика и нажал на спусковой крючок. В первый раз я промахнулся. Моя пуля, видимо, отрикошетила от брони. Я выстрелил снова, снова. После моего третьего выстрела танковый пулемет замолк.
Между тем другие снайперы и ребята из пехотного взвода уже уничтожили часть поляков, сопровождавших танк. Остальные вражеские пехотинцы спрятались за танком и продолжали вести огонь по нам. Я не знаю, почему молчала танковая пушка. Возможно, выстрел из противотанкового ружья уничтожил именно того, кто должен был стрелять из нее. Возможно, польский танк был не совсем исправен.
Я решил попытаться попасть в польских солдат, прятавшихся за танком. Но тут один из наших бойцов выбежал из-за укрытия и швырнул в танк гранату. Он выскочил так неожиданно, что поляки не успели сообразить, и он благополучно прыгнул обратно в укрытие.
— Ложись! — заорал сержант, командовавший пехотным взводом.
Мы все вжались в землю. И в ту же секунду прогремел взрыв. Танк загорелся, и через несколько секунд прогремел еще один взрыв, гораздо более мощный. Видимо, взорвался боекомплект танка.
Было очевидно, что все, кто находился внутри танка, погибли. Та же судьба постигла большинство поляков, прятавшихся за танком. Однако двое или трое из них были ранены. Один из них потянулся к своей винтовке. Наши пехотинцы, разгоряченные боем, тут же перестреляли их всех.
Оторвав глаз от прицела, я посмотрел вокруг себя и увидел солдата, который стрелял из противотанкового ружья. Он был мертв. Вся его грудь была изрешечена пулями. Это явно было работой танкового пулемета. Я подошел ближе и увидел, что лицо убитого залито кровью. Она, вероятно, хлынула у него изо рта, перед тем как он умер.
Сержант, командовавший взводом, подошел к убитому и отломал половинку его солдатского медальона. Еще один солдат, возможно, друг погибшего, подошел к нему и наскоро пробормотал заупокойную молитву. Больше никому не было дела до убитого. Тогда к нему подошли Феликс и двое других снайперов.
— Может, нам стоит взять его противотанковое ружье? — предложил я.
Феликс поднял с земли ружье погибшего солдата и хмыкнул:
— Ого, сколько весит! Здоровое, как пушка!
Я взял противотанковое ружье у него из рук и осмотрел.
— Калибр ствола — те же восемь миллиметров, что и в наших винтовках, — удивился я. — Почему оно бьет так мощно, что прошибает броню?
Феликс к этому моменту уже вертел в руках огромный патрон для противотанкового ружья.
— Посмотри, — сказал мне он. — Калибр здесь тот же, что и в винтовке, но пуля гораздо массивнее и пороха больше в несколько раз.
Между тем снайпер, у которого сдали нервы, когда мы были в доме, рассматривал убитого и снова нервно трясся.
— Что ты, как баба, дрожишь? — заорал я, чтобы отрезвить его.
— Неужели вокруг нас теперь постоянно будут убитые? — глухо сказал он.
— К этому быстро привыкаешь, — ответил я нарочито бодро.
В голове мелькнуло: «Неужели я сам уже привык?»
Противотанковое ружье в самом деле оказалось очень тяжелым, но я взял его с собой, равно как патроны к нему. Их у убитого оставалось целых девятнадцать. Он успел сделать всего один выстрел.
Вслед за пехотой мы продолжали продвигаться от дома к дому. Свой карабин К98к я держал в руках, а противотанковое ружье висело у меня на плече. Оно создавало массу неудобств при передвижении, но я рассчитывал, что это ружье еще сослужит мне хорошую службу. Забегая вперед, скажу, что в принципе так и случилось, но всего один раз, а натягался я с ним будь здоров…
Вскоре мы приблизились к массивному кирпичному трехэтажному зданию. Судя по внешнему виду, в нем прежде размещалась школа. Однако теперь оно было полно польских солдат, которые вели огонь из окон первого и второго этажей. Крыша и третий этаж здания были практически полностью разрушены снарядами и бомбами, все стекла в нем были выбиты, но, несмотря на это, оно выглядело достаточно крепким.
Впрочем, я не мог рассмотреть его слишком хорошо. Я занял позицию на расстоянии около трехсот метров от него. А дома, находившиеся рядом с этим трехэтажным зданием, были охвачены пожаром, и из-за дыма было тяжело что-либо разглядеть.
