Она не могла удержаться от смеха, увидев их в больничных пижамах, перевязанных бинтами, — это никак не сочеталось с их мускулистыми торсами и хотя и бледными, но решительными и весьма бодрыми лицами. Хорошо, что русские не пошли по палатам. Их трудно было бы убедить,что эти двое — больные с серьезным расстройством нервной системы. Гордость СС — железная воля и выдержка — были прямо-таки написаны у них на лицах.
— Халтурщики, — упрекнула она офицеров, — неужели нельзя постараться, чтобы выглядело естественно?
— С ума спятить, что ли? — ответил Раух и сразу спросил: — Как там?
— Все в порядке, — радостно сообщила она, — Красный Крест нас услышал. Они сделали заявление советскому командованию, что берут Шарите под свою опеку. И уже выслали своих представителей. Скоро они прибудут. Русские оставили здание и расположились во дворе. Наших, кажется, не обнаружили.
— Уф, — с облегчением вздохнул Раух. — Признаюсь, я на всякий случай положил пистолет под подушку.
— Тоже мне больной, — с улыбкой посетовала Маренн. — Нет, с вами — это просто цирк.
— Может, мы поедим чего-нибудь, — спросил Менгесгаузен, — пока ждем? Здесь найдется что-нибудь поесть?
— Конечно, — ответила Маренн, — только давайте договоримся: хожу, ношу, громко говорю здесь только я. Вас — не видно и не слышно. Не забывайте — со двора они прекрасно просматривают все, что делается в коридорах. Больные, которые остались в клинике, не могут разгуливать по этажам. Поэтому отсюда носа не показывать. И говорить только шепотом. Ладно?
— Ладно, — неохотно согласился Гарри.
— Вот и хорошо. Сейчас я принесу галеты и консервы. Только подумайте, куда Вы спрячете пустые банки. Тем людям, которые рядом, — Маренн указала на соседнюю палату, — им такая пища не нужна. Они живут на уколах.
Затем она сразу же направилась к Джилл. Войдя, ласково обняла дочку.
— Пока все идет хорошо, — успокоила ее. — Не бойся. Сейчас будем кушать.
Русские, видимо, тоже решили перекусить. Проходя по коридору, Маренн видела, как они развели костер, установили котелок, развязали вещмешки. Два танка высились по флангам их расположения, угрожающе наведя пушки на Шарите. Да, здесь лучше не ссориться.
Вечерело. Поглядывая на окна клиники, капитан Козлов не раз замечал, как красивая немка проходила по коридорам второго этажа, носила какие-то полотенца, металлические коробки для инструмента, лекарство. Иногда останавливалась и в окно смотрела на русских.
— Товарищ капитан, — к Козлову подошел санинструктор, — похоже, помирает наш лейтенант. Ну, тот, которого нашли…
— Я понял, — зло ответил капитан, — а я что могу сделать? Ты знаешь, что ему надо?
— Нет, — пожал плечами санинструктор, — впрочем, конечно, знаю, — он вздохнул. — Нужен хороший хирург. Тяжелое ранение в голову. В Москву надо отправлять.
— Скажешь тоже, в Москву, лоботряс, черт тебя… — выругался капитан, — а он до Москвы-то доедет? Слушай, — оживился он вдруг, — может, немку спросим. Посоветует что…
— Бесполезно, — махнул рукой санинструктор, — туг первоклассный врач нужен, а она — медсестра, считай, как я… Да тем более — по психам. Что она смыслит в ранениях?
— Пожалуй, ты прав… — согласился капитан, — жаль, молодой парень еще. Таскаем его неделю с собой… Может отправить в тыл? В госпиталь? Все равно пока стоим.
— Поздно уже, — сокрушенно ответил санинструктор, — не дотянет. Да и где теперь у нас тыл? Мы сами вроде как в тылу. Наши-то уже у Рейхстага…
В ночь с 1 на 2 мая пошел сильный дождь. Подойдя к окну, Маренн увидела, что русские жмутся у своих боевых машин — им некуда было деться, а нарушить приказ и оставить пост они не могли. Под брезентовым навесом, который они прицепили к поваленной ограде, она заметила — они прятали и согревали кого-то, мелькали огоньки спичек… Наверное, раненые.
Поддавшись сочувствию, Маренн решила впустить русских в вестибюль. Правда, взяв с офицеров слово, что они и их подчиненные не будут подниматься наверх. Впрочем, вряд ли обыкновенных вояк заинтересуют психические больные. К тому же, обязанные ей кровом, русские постараются вести себя вежливо.
Невзирая на протесты Рауха и Менгесгаузена, Маренн спустилась в вестибюль. Открыла дверь. Увидев пробегавшего русского солдата, позвала его и жестом, указав на плечи, как бы на погоны, попросила вызвать офицера. Тот быстро сообразил и исчез в темноте.
Вскоре появился капитан в сопровождении переводчика. Обратившись к нему, Маренн предложила перенести раненых в вестибюль, чтобы они не мокли под дождем. Да и остальные могли бы погреться. Капитан обрадовался, но тут же выразил сомнения.
— Я не могу нарушать приказ. Это не наша территория. Мне запрещено заходить в здание.
— Но вы же не будете подниматься наверх, где находятся больные, — улыбнулась Маренн. — Покровительство Красного Креста распространяется на них, а не на само здание. На первом этаже никого нет. Входите.
Улыбка красивой немки подействовала. Капитан вошел в вестибюль, приказав санинструктору перенести сюда раненого и позвать остальных, оставив у машин часовых. Подождав, пока переводчик вернулся, Маренн предложила капитану разжечь в вестибюле камин, чтобы обсушиться, — в Шарите оставалось немного дров.
Удивленный любезностью немки офицер распорядился, и несколько солдат тут же занялись этим. Пожелав капитану хорошо провести ночь, Маренн собралась уже подняться на второй этаж, но в этот момент в вестибюль внесли раненого. Одного взгляда опытного хирурга оказалось достаточно, чтобы определить — положение этого русского офицера критическое.
Раненого положили у камина. Маренн подошла к нему. Сняв шлем, капитан через переводчика спросил: «Может быть, Вы что-нибудь посоветуете нам, фрау? Совсем плох. Жалко парня». Маренн наклонилась над носилками и размотала повязку.
— Сколько дней он уже находится в таком состоянии? — строго спросила она.
— Да почти неделю, — ответил санинструктор. — Он вообще не наш. Мы даже не знаем как его фамилия… Мы его на улице нашли. У разрушенного дома. Там наши артподготовку провели, ну, а потом… Его часть, видимо, прошла. Сочли убитым. А он пришел в себя, да из развалин-то выполз. И сознание потерял. Мы как раз за ними наступали. Слышим, стонет, — живой, значит. Вот и взяли. По он с тех пор в сознание не приходил… — рассказывал санинструктор.
— Почему вы не отправили его сразу в госпиталь, где ему могли бы оказать квалифицированную помощь?
— Да как сказать, — молодой человек замялся. — Бои. Не до того было…
— И что же вы сейчас намерены с ним делать? — немка взглянула прямо в лицо санинструктора, глаза ее сердито блеснули.
— Не знаю, — растерялся тот, — попробуем завтра отправить в госпиталь. А там, может быть, в Москву, там помогут…
— В Москве уже не помогут, — резко заявила немка и выпрямилась. — Вы запустили ранение до такой степени, что ему уже нигде не помогут, кроме… Кроме как в Америке — за очень большие деньги, — продолжала она жестко. — Впрочем, ничего подобного ему даже гипотетически не грозит. Он просто не доживет ни до Москвы, ни тем более до Америки. Он даже до завтра не доживет.
