Очевидно, нужно признать, что любой крупный переворот выносит все низменное на поверхность. У нас также были самые злые осуждения, и не только после 1945 года
[34]
.
Наша дивизия переместилась на следующие позиции на реке Ду. Линия фронта нашего корпуса проходила от Шалон-сюр-Сон до Дола и на Безансон. К 8 сентября фронт должен был быть сокращен из-за многочисленных прорывов американских танков. Следующим утром линия обороны пролегала вдоль Оньона, от пяти до двадцати километров к северо-западу от Ду.
8 или 9 сентября мой коллега, майор д-р Майер, вместе со своим адъютантом, был ранен огнем из танка и захвачен в плен преследовавшими американцами. Позже, когда он вернулся в свой родной город Штутгарт, Майер рассказал мне, что о нем отлично заботились американские медсестры. Без пенициллина, который в то время еще не был нам доступен, он скорее всего не пережил бы свое тяжелое ранение.
В дни сражений в первой половине сентября у меня было три события, которые были весьма существенными. Одно было весьма удачным, одно сомнительным и одно немного необычным.
Я разместил нескольких пехотинцев с «панцерфаустами» в тоннеле железной дороги — возможно, это было на линии к юго-западу от Дола
[35]
. Внезапно показался джип с четырьмя американскими солдатами, который ехал в сторону тоннеля, явно не зная о грозящей опасности. Он остановился едва ли в десяти метрах, и его пассажиры подготовились высадиться. Двое из моих бойцов уже нацелили свои гранатометы на джип, когда я им прошептал, чтобы они стреляли не в транспортное средство, а за ним. Несколько секунд спустя прогремело два ужасных взрыва, и наши четыре американца застыли на месте.
Когда мы прокричали им приказ сдаваться, они подошли, подняв руки вверх. Позже они сказали, что они полагали, что наши линии были намного дальше на север. Поэтому они не ожидали огонь панцерфаустов из засады, а максимум обстрел артиллерии. Мы забрали их и их джип на мой командный пункт.
Главный оказался откормленным рыжеволосым майором, очевидно ирландского происхождения. Он и его товарищи не были столь же педантичны, как два американских лейтенанта под Монтелимаром. Мы вместе выпили, а в то время я был еще достаточно богат, чтобы предложить выбор между виски или французским коньяком. «Я предпочитаю виски», — отрезал рыжий. Обыскав машину, мы нашли карты с указанием целей для американской артиллерии. Наш майор не был мелкой рыбой, но, очевидно, офицером артиллерии американской дивизии, которая нам противостояла. Конечно, американским солдатам разрешили оставить их личные вещи, но карты явно к ним не относились. Несмотря на его просьбы об обратном, я должен был изъять их у него.
Несколько лет спустя я встретил его на улице в Бад Тольце. (См. карту 19-1.) Мы обменялись несколькими словами, но у меня было впечатление, что наша случайная встреча не была ему особенно приятна. Кроме того, это было вскоре после конца войны.
Событие сомнительного свойства было таковым. Позже, когда мы захватили нескольких американских военнопленных, один из них попросил переговорить с немецким командиром. Мой английский в то время был все еще довольно слабым, но быстро стало ясно, что беспокоило Джи Ай. «Сэр, я — еврей!» — сказал он мне. Я ответил, что для меня он был лишь американским военнопленным. Кроме того, я был абсолютно уверен, что американские военнопленные не должны были сортироваться по национальности. Антисемитизм не был для меня проблемой. На моей родине в Восточной Пруссии мой отец вел дела с евреями, когда они приезжали на нашу ферму, чтобы купить шкуры животных или металлолом. Моя тетя Хелена работала десятки лет на должности главного бухгалтера на Данцигской (Гданьской) папиросной фабрике. Конфиденциально, она дружила с еврейским владельцем фирмы и его семьей. По-видимому, часть рождественских подарков, которые она приносила каждый год, были из семьи Борг. Моя первая жена была ученицей на складе, находившемся в собственности евреев, до того, как мы поженились.
Необычный случай был другого рода. Я часто видел, как немецкие 88-мм зенитные орудия, танки, самоходные орудия или противотанковые пушки уничтожали танки противника, и, конечно, я видел и противоположное
[36]
. На сей раз я был свидетелем игры новым для меня способом. Недалеко от позиций наших тяжелых пехотных орудий, в плотных кустах неожиданно показалось несколько американских танков. 150-миллиметровые пушки с коротким стволом в основном использовались только для огня с закрытых позиций. Удивленные расчеты орудия должны были каким-то образом защитить себя, так что они навели орудия прямо на два вражеских танка и выстрелили. Я не знаю, осуществлялось ли что-то подобное ранее. Расстояние было точно не намного больше пятидесяти метров. Эффект был ужасен. Два танка, которые были поражены, буквально взорвались, в то время как остальные за ними сразу включили задний ход, что было ясно слышно. К сожалению, подобный успех сопровождал нас все реже и реже.
Постоянно сражаясь, к 15 сентября дивизия отошла назад к западному краю Вогез через Люр. Чтобы представить, что оставалось от людей пополненной дивизии месяц спустя, достаточно взглянуть на 1-й батальон 308-го гренадерского полка — в нем оставалось всего двадцать два бойца, включая двух офицеров! Один из командиров батальона был серьезно ранен и взят в плен американцами, второй был убит в бою всего три дня спустя. Третьему командиру батальона за неделю, капитану Бенгелю, который был в составе дивизии со дня ее основания, оставалось всего несколько недель жизни. 6 октября, во время контратаки, он был тяжело ранен и вскоре умер в полевом госпитале от инфекции.
Просто невозможно детально описать все, что происходило в сражениях между Шалон-сюр-Сон и нашим позднейшим развертыванием к западу от Жерардмера. Один инцидент, особенно ярко отложившийся в моей памяти, произошел около Люра. Мои солдаты принесли серьезно раненного товарища, брюшная стенка которого была полностью разорвана осколком снаряда. Так как мы должны были отступать, мы решили взять его с собой. Мы освободили задние места моего джипа и положили его на них. Бедняга был полностью в сознании и испытывал невыносимую боль. Так как большая часть батальона уже отступила, до нашего врача было не добраться. В тот момент, как машина сдвинулась с места, раненый солдат начал непрерывно кричать от боли, так что мы аккуратно вынесли его из машины и положили на землю. Пока мы стояли вокруг, беспомощные, молодая француженка — я думаю, что она была местной учительницей, — вышла из соседнего дома. Она заставила нас понять, что солдат скоро умрет, так зачем мучить его? Она обещала остаться с ним до конца и проследить, чтобы он был похоронен на городском кладбище. Когда мы уезжали, в крайне смятенных чувствах, она сидела на земле, держа голову мальчика у себя на коленях.
