Некоторые вельможи в этом большом ордонансе Карла VII оказались на привилегированном положении. Так, среди капитанов можно найти родного отца ордонанса 1445 г. — Пьера де Брезе. Арно-Аманьё д'Альбре — сир д'Орваль и герцог Карл де Бурбон также не погнушались ввести свои компании в состав рот большого ордонанса короля.
Этот список готовился долго, в него не вошло большинство принцев — они бы не согласились удалиться от дворов, — и за его рамками осталось несколько беспокойных баронов, в частности, Комменж. Многие капитаны были возвращены в гражданскую жизнь, и им велели самим распустить своих воинов. Самые удачливые найдут службу в королевской администрации, и бывшие капитаны сделают карьеру в качестве бальи или сенешалей. Простые солдаты станут искать более скромного применения своим силам, довольно часто возвращаясь в то социальное положение, из которого их подняла война со времен Карла V. Живодеры, завербованные за неимением лучшего в 1439 г., снова сделаются опасными.
Так, королевскую армию покинули сотни безземельных дворянчиков, бастарды высшей и прежде всего низшей знати и самозваные оруженосцы, благородное происхождение которых вызывало сомнение и которые во всех смыслах слова не имели корней. Кончились времена тех, кого фамильярно называли «железными мечами». Война надолго перестала быть авантюрой.
После чистки 1445 г. кавалерия короля Франции вновь стала тем, чем была при первых Валуа, — армией знати. Кроме набора на местах, который многие капитаны практиковали в деревнях своей сеньории, в этой армии уже не было ничего феодального. Высшие посты в ней занимала знать, но каждый был всем обязан королю — и местом, и жалованьем. Королю и тем, кто выступал от имени короля. Ведь ордонансные капитаны были клиентами: Брезе принадлежал к старинному анжуйскому клану, как и Коэтиви; Броон и другие бретонцы были людьми коннетабля де Ришмона, который, кстати, продвигал Тристана Отшельника. Однако после Прагерии никто не строил иллюзий: армия была королевской, и не было иной войны, кроме войны короля.
Полторы тысячи, тысяча восемьсот «копий». Что это значит? «Копье» — это латник (homme d'armes), в двух случаях из трех дворянин, и к нему почти всегда относились как к дворянину, но редко рыцарь. Это также паж — будущий латник — или слуга. Наконец, это два конных лучника с одним слугой на двоих и один кутилье (coutillier). Итого шесть человек, из которых три всадника, то есть автономная тактическая группа, способная к маневру и ответному удару исключительно благодаря тому, что бойцы и их вооружение взаимно дополняли друг друга. Таким образом, король, заботясь о численности профессиональных бойцов и периодически их контролируя при помощи смотров, сократил массу нестроевых, слуг, «мелкой сошки», которую в большей или меньшей степени допускали в прежние компании, всех, кто лучше умел есть и грабить, чем сражаться или эффективно служить бойцам. Слишком многочисленным слугам, склонным слишком часто менять господ, склочникам по призванию и денщикам из лености, больше не доверяли. Ограничили число девиц, следующих за солдатами, которые гораздо чаще были «распутницами», чем санитарками. Сила «копья» определялась не численностью ртов, а численностью вооруженных рук: нужны были хорошие и профессиональные воины — некоторые служили лет двадцать-тридцать — и опытные лучники, которым бы служил смелый и сильный пеший кутилье. Это и было «копье».
Таким образом, в самый разгар войны, около 1450 г., вся королевская кавалерия составляла десять-двенадцать тысяч человек, в том числе семь-восемь тысяч бойцов. Очень стабильная армия, которую король сохранил, немного уменьшив после того, как большие операции прекратились. Королевские финансы отныне это позволяли. Чтобы противостоять интригам феодалам, чтобы противостоять Бургундии, Карлу VII и Людовику XI этого вполне хватит. Просто во время войны против Карла Смелого большой ордонанс постараются довести почти до трех тысяч копий.
Речь шла о походной армии. Гарнизоны же составляли малый ордонанс: в них служили пехотинцы, но все-таки бойцы. Размещаясь в отвоеванных крепостях, они поэтапно обеспечат окончательную победу. Далее они будут обеспечивать просто-напросто порядок в городах. Это были «люди мертвой оплаты» (gens а'lа morte-paie), которых называли так потому, что не они не двигались с места. Распределяемый по крепостям по мере освобождения страны, малый ордонанс включал в себя с 1451 г. в Нормандии пятьсот пятьдесят латников, после 1454 г. в Гиени — триста пятьдесят латников. При каждом из них был паж и два лучника. Таким образом, чтобы удерживать отвоеванную Францию, Карл VII имел в распоряжении три-четыре тысячи человек — реальную силу, если учесть, сколь скудной была численность английских гарнизонов при Бедфорде.
Армия, впрочем, состояла не только из большого и малого ордонансов. Они составляли ее стабильное ядро, которое при случае усиливали контингенты союзных принцев (так, в войне за Гиень — Арманьяка и Фуа) и к которому иногда добавляли отдельные роты, завербованные старым способом и получавшие оплату за время похода. Летом 1451 г., когда завоевали Нормандию и направили главный удар на Гиень, король Франции располагал приблизительно двадцатью тысячами бойцов (половина из них была всадниками, другая — пехотинцами) и мог выделить три тысячи человек для занятия городов.
Пять месяцев войны обходились в шестьсот-семьсот тысяч турских ливров. Эффективность новой королевской армии зависела от эффективности новой финансовой системы, которая сама была результатом восстановления политической власти.
На взгляд Карла VII и его советников, это было не поводом отказываться от бесплатной службы, от бана и арьербана, на основе которого со времен Филиппа Красивого суверены худо-бедно созывали в свою армию вассалов короны и их людей или получали от потенциальных бойцов денежную «субсидию» в качестве компенсации военной службы. Карл VII прибегнул к этому способу еще в 1453 г.: он созвал знать королевства в летний поход. Но он заплатил ей.
Неудача другой попытки выявится позже: ордонансом от 28 апреля 1448 г. были созданы «вольные лучники» (francs-archers). Они были вольными, потому что освобождались от прямых налогов, и лучниками, потому что должны были упражняться в стрельбе из лука или арбалета. Своих лучников должен был выделять каждый приход из расчета один человек на восемьдесят очагов. По документам это давало королю на всей территории королевства приблизительно восемь тысяч боеготовых лучников.
Такая идея создания резервной пехоты сама по себе была превосходной, но среднего бюргера интересовала в ней только налоговая льгота. Этот институт зачах, едва родившись, потому что способствовал освобождению самых богатых горожан от налогов, не обеспечивая настоящей боевой эффективности лучников. Среди них оказывались больные, немощные, старики, которых больше привлекала привилегия, чем побуждала воинственность. Некоторых забавляла возможность изображать из себя воинов. Они с удовольствием созывали друзей на встречи, где военные упражнения были только предлогом, а главным — свежее белое вино. Во многих городах вольными лучниками оказались самые хитрые нотабли. Но в бою их отрядов король уже не встречал. В народе смеялись над «Вольным лучником из Баньоле»
[102]
и склонностью ему подобных удирать с поля боя. Сюжет перешел в песни. В 1480 г. Людовик XI отменил этот институт.
