Штаты не очень доверяли властям — они добились нового созыва в марте. Королевская власть не попала, конечно, под опеку, но уже была подконтрольна. Кстати, в ожидании следующей сессии Штаты назначили постоянную комиссию, которой было поручено следить за использованием налогов, а значит, за подготовкой к войне. В этом верховодили друзья Этьена Марселя вместе с несколькими нотаблями Дворца. Финансовых чиновников, которых обоснованно обвиняли в налоговых и монетных спекуляциях, чье богатство начало вызывать удивление общества, намеренно не подпускали к этому новому политическому механизму. Некоторых арестовали, другие держались спокойно.
Настал март, а эта система все не подтверждала свою эффективность. Налог поступал плохо. Во многих городах поставили под сомнение действительность решений, принятых в Париже. Аррас, Эврё, Кан, Байё отказались платить. Семнадцать аррасских бюргеров, которых с большей или меньшей вероятностью подозревали в сговоре с королевским фиском, погибли во время разгрома дома Гильома Ле Борня, одного из эшевенов. Погромщики выбросили их тела из окон, а потом направились искать ссоры с некоторыми другими нотаблями, прежде всего с приором тринитариев, человеком очень непопулярным. Они утихомирились только с появлением маршала Одрегема.
Сельская местность платила не лучше, чем города. Делегаты Штатов теряли там силы без особого толка. Появилось осознание, что желать подменить собой королевскую администрацию проще, чем сделать это на практике.
Штаты, собравшиеся в марте 1356 г., искали выход на ощупь и сочли, что решить проблему можно путем модификации типа налога. Перешли к прямому налогу, обложив им как оборотный капитал — задача состояла в том, чтобы охватить и торговые капиталы, не вложенные в земли, — так и земельные доходы. Но сбор такого налога предполагал точную оценку податных возможностей всех королевских подданных. Не то чтобы это было нереально, но это займет месяцы, а Штаты как будто не догадывались, что времени до войны оставалось мало.
В то время как новая финансовая политика терпела провал, началась неприятная активизация придворных заговоров. Король Наваррский подписал мир лишь неохотно, а какие планы он вынашивал во время пребывания в Авиньоне, известно. Советники, отстраненные Штатами от управления финансами, все эти Никола Браки, Ангерраны дю Пти-Селье, Роберы де Лоррисы, Жаны Пуальвилены, рассчитывали на реванш, в то время как честолюбцы всех мастей караулили удобный случай.
В первых рядах этих ловцов удачи находился епископ Ланский Робер Ле Кок. Этот бывший адвокат короля в парламенте был очень талантливым юристом и полемистом. Он весьма рассчитывал стать канцлером Франции. Девять лет назад он уже сменил Пьера де ла Форе в парламенте. Почему бы ему не стать преемником последнего и на посту канцлера? Робер Ле Кок рвался играть политическую роль, но он также знал, что Пьер де ла Форе наложил руку на прекраснейший бенефиций французской церкви — архиепископство Руанское. Должность епископа Ланского, какими бы историческими воспоминаниями она ни была овеяна, приносила втрое меньше дохода.
Ле Кок принадлежал к числу политических советников будущего Иоанна Доброго, в то время герцога Нормандского. Он заседал в Штатах 1346 г. Он участвовал во франко-английских переговорах в 1350 г. Произведенный в докладчики прошений, он сопровождал короля Иоанна в Авиньон; там он сделал полезные знакомства и набрал пребенд. Но этого ему было мало.
Увы, он столкнулся с соперниками. Он домогался сана епископа, и ему казалось: он не получает митру так быстро, как хочет, лишь потому, что его не поддерживает король. Наконец он вернулся из Авиньона епископом Ланским и в этом качестве — герцогом и пэром, но очень злым на прежнего господина. Это настроение бывшего королевского адвоката сумеет использовать Карл Злой. В 1355 г. Робер Ле Кок стал креатурой короля Наваррского. Примирение Франции и Наварры дало ему место в Совете Иоанна Доброго.
Хотя он теперь и был недоволен своим королем, Ле Кок не забывал, что — в обществе Пьера де ла Форе и вслед за ним — он в свое время поставил на герцога Нормандского, прежде чем тот стал королем, и выиграл. Вместо благодарности он извлек из этого опыта идею, что настраивать сына против отца — выгодное дело. Против Иоанна Доброго этот прирожденный заговорщик сыграет той же картой, что и прежде, — картой нового герцога Нормандского.
Казалось, история повторяется. Сформировалась группировка, стремящаяся к тому, чтобы дофин Карл — с 1349 г. он стал дофином Вьеннским — получил реальную власть над герцогством Нормандским, автономии которого ни один король Франции не хотел, настолько близким оно было к Парижу. Роберт Ле Кок уже видел себя канцлером Нормандии, которым был одно время Пьер де ла Форе, прежде чем стать канцлером Франции.
Но Иоанн Добрый умирать не собирался. Значит, надо было избавиться от него. Во что бы то ни стало… Лишь исключительно успешная династическая пропаганда Валуа, отголосок которой слышится в хрониках, могла изгладить из памяти людей колебания французов перед выбором 1328 г. Харизму, защитившую Филиппа Красивого от мятежных замыслов Бернара Сессе
[51]
всерьез подточили сомнения по поводу прав династии Валуа.
Если знать, как позже им манипулировать, в этом деле можно было задействовать одного человека — императора. Карл IV Люксембургский находился на вершине славы. Король Чехии, римский король — фактически король Германии, — он готовился принять в Риме императорскую корону. А ведь у этого сына Иоанна Слепого была сестра — Бона Люксембургская, родная мать дофина Карла. Бона умерла в сентябре 1349 г., слишком рано, чтобы стать королевой Франции. К тому же Карл был имперским князем как дофин Вьеннский.
Идея Робера Ле Кока была простой: вывезти дофина из Франции, поставить его в Германии под покровительство дяди и вернуть с сильной императорской армией. Король Наваррский для этого отъезда предоставит рекомендации и эскорт.
Подумать только. Епископ Ланский вершит судьбы императора, дофина, короля Наваррккого и, наконец, французской короны. Но среди придуманных им планов ни один не был чисто иллюзорным. Шурин и зять, Иоанн Добрый и Карл IV, недолюбливали друг друга. Брак Иоанна и Боны Люксембургской, хоть и не бездетный, счастливым не был: герцог Нормандский больше был привязан к друзьям, чем к жене, свои дружеские пристрастия были и у Боны. Ходил даже слух, что в лице графа д'Э, Рауля де Бриенна, она нашла более чем друга. Может быть, трагическая судьба коннетабля отчасти объяснялась неверностью королевы. Как бы то ни было, играть против короля при помощи партии, связанной с женщиной, которая не успела стать королевой Франции, было совершенно немыслимо: дофин приходился сыном Боне Люксембургской.
