— Да ты перегрелся, милок, — поджал губу ведун. — Прыгни-ка в воду, охладись.
— Красива, сказываю, девка, — осклабился безволосый. — Прямо зависть берет.
— Ты меня плохо слышал? — Олег вытянул в его сторону руку, дрогнул пальцами.
— Э, ты чего, колдун? — попятился безволосый. — Ты чего? Пошутил я, пошутил малехо…
— А я нет, — сообщил Середин, не сводя с него указательного пальца. — Остынь.
— И е-е-ех! — мотнул головой безволосый, разбежался и, поджав ноги, с воем сиганул через камыши.
— Вижу, с командой ты язык общий нашел, — кивнул Любовод. — Стало быть, за Детку можно не беспокоиться. Тогда и в море идти не страшно. Коли раскидает нас, не пропадете. Да, упредить хотел. Ежели действительно раскидает, то на реке этой встретимся, верстах в двух выше устья. В непогоду лучше подальше от моря быть. А коли и там проток много, то костер сырой жгите. Да сами посматривайте, чтобы наш углядеть. Коршунову сильно не доверяй, он те места еще хуже тебя знает. Ежели решишь, что становиться али уходить надобно, то требуй, чтоб сполнял. И дозоры выстави обязательно! Мало ли чего там, со степняками. В низовье всегда в море от них уйти можно. В общем, при любом сомнении вперед двигайся, и я так же стану. Иначе далеко пройти не получится.
— Так и сделаю, не беспокойся, — кивнул Олег.
— Да будут боги милостивы к путникам и ищущим, ведун. — Любовод отлил глоток вина в пользу богов, а остальное торопливо допил. — Как там моя Зорислава? Может, не стоило никуда ходить в этом сезоне? Там ужо сваты, небось, на пороге. По осени могли бы свадьбу сыграть. Я бы ее в свой дом привел, в объятиях сжал крепко-крепко. Моя бы она тогда стала, точно моя.
— Может, успеем вернуться до осени-то?
— Ох, ведун, хорошо тебе. Все твое всегда с тобой. Мое сердечко в Угличе, а ты свою радость вон, с собой увез.
Урсула от таких слов расцвела, вскочила и побежала к огню выковыривать глину с запекшейся рыбой, вернулась, упала на ковер на колени, протянула усыпанные пеплом комки:
— Угощайся, господин.
— Двадцать гривен! — покачал головой Любовод. — От двадцати гривен отказаться! Любому понятно, сердце тут откушено изрядно. Любовь коварна. Иной раз рабыня краше княгини кажется.
Купец задумчиво покрутил в руке баклажку, махнул рукой, пошел к бочонку и зачерпнул себе кошт простого вареного меда. Видать, хотел залить им сердечную рану.
Белорыбица, приготовленная даже таким немудреным способом, оказалась необычайно вкусна. Ароматна, рассыпчата, сочна и жирна одновременно. Уписав свои небольшие кусочки, Олег отправил невольницу отрезать пару ломтей поболее, потом еще раз. Перед вечерней зарей они раскололи последние куски — размерами с футбольный мяч — и истребили полностью, опьянев от сытости не хуже, чем от вина. Впрочем, навеселе были все вокруг — и Олег, как ни хотелось ему поспать на свежем воздухе, поднялся:
— Айда в каюту. Не стоит искушать ближних своих. Они могут оказаться слишком слабы.
Минутой спустя они вошли в капитанскую каморку и… Обнаружили там на постели развалившегося Бутуту.
— У тебя тут уютно, боярин, — похвалил он, хлопая ладонью по медвежьей шкуре. — Знакомая штучка. Раз уж я при тебе оказался, боярин, будь уверен…
— У вас тут, что, солнечный удар у всех случился? — изумился Олег.
— Любовод ведь к тебе меня приставил, бо… Бо…
Не дав холопу договорить, ведун прихватил его за шиворот, выволок наружу и сильным пинком отправил за борт. Постучал рукой об руку и удовлетворенно кивнул:
— Любовод прав. На море бывают такие коварные волны… Ох, чую я, добром это путешествие не кончится.
* * *
К утру от гигантской рыбины осталась только голова с хребтиной и сваленные кучей кишки с еще какими-то внутренними органами. Поначалу Олег глазам не поверил — как всего сто двадцать человек за раз этакое чудовище одолели. Однако вспомнил, как вчера на пару с тощей девчонкой под настроение, да соскучившись по горячему, да под винцо «уговорил» килограммов десять, и понял, что чуда не было. Ну покушали люди разок от пуза — не каждый же день!
С рассветом, когда костер на берегу стал всего лишь черным пятном в две сажени диаметром, а моряки доглодали последние косточки, Любовод дал команду грузиться на ладьи. Мамка, подобрав веревки, отошла от судна христианнейшего Александра без особых хлопот. Олегу было интересно, как станет выкручиваться Коршунов-младший, вчера надежно влетевший на мель. Но и здесь все оказалось просто до банальности.
— Команде на корму! — рявкнул кормчий, заняв свое место.
Судовая рать и моряки дружно кинулись за капитанский сарайчик, корма просела в воду, нос приподнялся — и ладья сама медленно поползла на глубину. Ксандр несколько раз гребнул, поворачивая нос вниз по течению, рявкнул:
— Поднять парус!
Поперечный брус медленно пополз наверх, под напором ветра поворачивая немного в сторону от русла и утягивая нос корабля, но кормчий подтянул весло к себе, накинул на него веревочную петлю. Вода вокруг руля забурлила, но корабль выправился и с хорошей скоростью вписался в неширокий створ Ахтубы, текущей из залива дальше на юг.
И опять моряки, глазея в небеса, развалились на укрывающей крышку трюма парусине, варяги начали под неспешные напевы щупать клинки, новые невольницы, обмененные с Мамкой на старых, застонали в привычных позах. Однако уже примерно через час что-то невесомо изменилось. Над камышами повеяло свежестью, вместо привычных уток стремительно промчалась череда белокрылых чаек, навстречу ладье неведомо откуда появились полуметровые волны с шелестящими бурунами.
— Это то, что я думаю? — негромко поинтересовался Олег.
Ксандр Коршунов молча улыбнулся. Сглазить, что ли, боялся? Так море — не девка, ответом не сглазишь.
Ахтуба плавно повернула влево — и ведун увидел впереди, за коричневым камышовым полем, темную полосу, подпирающую под светло-голубым небом горизонт. На первой ладье переливисто засвистели, замахали руками. Коршунов вытянул из-под куртки висящий на ремешке ивовый свисток, подал ответный сигнал.
— Что происходит? — не понял ведун.
— Парус, — указал на море кормчий. Действительно, за камышовыми кисточками то и дело мелькало светлое пятно.
— Ну и что?
— Это не наши, не русские. Рано нашим тут появляться. Да и эти, наверное, не ждут… — На губах у кормчего появилась злорадная улыбка.
— Если не наши, то кто?
— Хазарские рыбаки быть могут. Коли так, то ладно. Но они в море уходить не станут. Булгары еще могут быть. Поганые купцы. Тоже мехами и клинками торгуют, однако же цену сбивают изрядно и уговариваться не хотят. Веры они общей с халифатом, меж собой стакнуться норовят. А может, ачмасцы. Эти дальше по морю обитают. Мимо их портов, сказывают, ходить близко не стоит. В Волгу зачем-то заглядывают. В портах Муромском и Ярославском их как-то видели, в Булгарию соваться пытаются. А зачем? Там наша торговля. Разбойники, в общем. Тати.
