— Да нет, русло, вроде, ровное, гладкое. Берега вон, песчаные… О, боги! Табань! Хозяин, как же это? Я сам видел, сам…
Уходящее вперед речное русло, дрогнув, растворилось в камышах, и глубоко сидящая ладья оказалась в центре мелководного затончика, поросшего лилиями и кувшинками. Вода меж плавающих листьев была прозрачна, как воздух, и любой желающий мог разглядеть дно на глубине метра в полтора. И это при осадке ладьи метра в три, не меньше!
— Как же, — растерянно перекрестился Ксандр. — Как же мы так засели-то? Как выбираться станем? Это ж разгружать надобно, выносить, стаскивать…
— Помолчи, — оборвал его ведун, вглядываясь в воду. — Как попали, так и выберемся. Хотела бы нежить болотная нас сожрать, уже бы в трясину засасывала.
Вторая ладья вспенила воду веслами, словно только сейчас заметила странное изменение вокруг, и закачалась саженях в пяти справа. И почти сразу Середин заметил мелькнувшие под листьями длинные золотистые волосы, светлую кожу. По поверхности пробежала волна, закачавшая сочные зеленые кувшинки, замерла. Поднимаясь из глубины, прорисовались между листьями голубые глаза, острый носик. Чуть ниже — крупный розовый сосок на непривычной уже для Олега крупной груди. Обитательница заводи моргнула, снова ушла в глубину. На запястье болезненно запульсировал крест.
— И что дальше? — недоуменно пожал плечами ведун. — Давно людей не видела, заскучала?
Вокруг ничего не менялось. Олег взял у кормчего с груди свисток, дунул в него, помахал рукой Любоводу:
— Ты тут никого не знаешь, друг?
Купец недоуменно развел руками.
— Уверен? Никаких дел у тебя тут не имелось?
Любовод развел руки еще шире.
— А если подумать?
Олег ни разу не слышал, чтобы купец хоть где=то, хоть один раз упомянул про свою мать. Скорее всего, Любовод скрывал от людей, что он сын русалки, и кричать об этом во весь голос, с ладьи на ладью было бы нехорошо. Однако ведун был уверен, что «в гости» здешние красотки зазвали именно родича, а не кого-то еще. Во всяком случае, лично его так вежливо болотницы, навки, водяные и прочая нечисть к себе не приглашали. Обычно обходились по-простецки — промоиной подо льдом или топким окном среди вязей.
Новгородец опять замотал головой.
— Ну и что теперь делать? — Ведун почесал в затылке, вздохнул и начал раздеваться.
— Ты чего, хозяин? — забеспокоился кормчий.
— А что, вместо меня хочешь? — поинтересовался Олег, стаскивая порты.
— Нечисто тут, прости Господи, — перекрестился Коршунов.
— Вот то-то и оно.
Ведун вскочил на борт, коротко оглядел кувшинки под ногами, высмотрел прогалинку и, поджав ноги, «бомбочкой» скакнул туда.
Вода обняла холодом — неприятным, но вполне терпимым. Ноги коснулись вязкого ила, и Олег, чтобы не взбаламутить воду, заработал ногами, плывя под овальными листьями на глубине полуметра. Очертания окружающих предметов стали расплывчатыми, мягкими. Стебли казались поросшими ворсистым мхом, еще не дотянувшиеся до поверхности бутоны цветов — похожими на ватные шарики.
Ведун вынырнул, набрал воздуха, погрузился снова и чуть не столкнулся лицом к лицу со здешней хозяйкой. По извечной привычке холодной водной нежити, красотка потянулась губами к его горячим губам, но Середин извернулся, всплыл, сделал пару гребков в сторону ладьи. Коли что, можно помощи попросить — чтобы веревку бросили или весло протянули. Русалки — они такие, могут за ногу дернуть, чтобы погрузился, и держать, пока не сдашься на милость мерзлявой любовницы. Или жены. Да только семьи с русалками, люди сказывают, счастливыми не бывают. Уж лучше подкидыша от нее воспитать.
В шаге от ладьи ведун опять нырнул. Русалка, оказывается, все это время плыла рядом, прямо под ним. Она скользнула вперед, под борт, гибко извернулась. Олег вопросительно дернул подбородком, хозяйка заводи указала на соседнюю ладью, протянула руку. Середин дал ей свою — и тут же оказался рядом с Мамкой, вмиг преодолев десяток саженей. Вынырнул.
— Любовод, искупаться не хочешь? Вода теплая, место спокойное.
— Спасибо, друг, но не надо. Когда я с тобой в прошлый раз купался, мы ладью две седмицы найти не могли. Не пойду. Мне возле Ильменя больше в воде нравится.
— Не примешь, значит, приглашения?
— Не до того ныне, друг. Не хочу.
Олег недовольно фыркнул, нырнул, отрицательно покачал головой. Русалка возмущенно закрутилась, забила руками. Ведун, пожав плечами, повторил отказ. Хозяйка заводи ухнулась вертикально вниз, бросив его одного. Середину осталось только лечь на спину и не спеша поплыть к Детке, надеясь, что нежить хотя бы мешать не станет, когда гости начнут выбираться назад в море.
Тут по его спине от затылка к копчику скользнула холодная ладонь. От неожиданности ведун дернулся, хлебнул воды, влетел под листья — но холодная рука не дотопила его, а подтолкнула вверх, подождала, пока он отдышится. Потом, когда Олег перевернулся на живот, русалка протянула ему какой-то зеленоватый камушек и махнула в сторону судна Любовода, подволокла Середина туда, снова указала на Мамку.
— Да понял я, понял! — фыркнул ведун, вырываясь, всплывая наверх и хватая ртом воздух. — До чего все тетки занудливы — хоть живые, хоть утопленницы.
Холодная рука подпихнула его к борту корабля, и Олег застучал по нему кулаком:
— Эй, наверху! Веревку бросьте!
— Чего, накупался? — хмыкнул, выглядывая наружу, Коршун. — Ладьи перепутал?
Однако веревка с частыми узлами в воду все-таки выпала. Олег, зажав посылку в зубах, забрался наверх, перевалился через борт, перехватил передачу в ладонь и, не глядя по сторонам, зашлепал мокрыми босыми ногами в сарайчик на корме.
У Любовода в капитанской каюте оказалось куда уютней, нежели у Середина. Уголок за тюфяком, укрытым персидским ковром с ворсом в ладонь высотой, занимала библиотека — судя по количеству свитков на вбитых в стену штырях. А может, то было собрание навигационных карт и лоций — книги на Руси чаще делали все-таки в переплетах. В свитки скатывалось то, что делалось от руки для узкого пользования — грамоты, письма, договора, уложения. Записал человек для себя приметы какого-то пути да свернул, на штырек повесил. Решил поделиться с кем знанием — тот переписал и тоже — на штырек.
Напротив топчана стояли точно такие же сундуки, что и на Детке, но угол вокруг жаровни был обит медными листами, потолок — войлочной кошмой, которая уходила и на стены, так что никаких досок из-под ковров не выглядывало. На стене висели два меча — один вместе с поясным набором, другой сам по себе, просто с ножнами. Но некая пустота все-таки ощущалось. Не хватало хранительницы уюта. Женщины.
Купец закрыл за другом дверь, налил в ковш немного меда, протянул Олегу:
— На, согрейся. Чего случилось-то?
— Похоже, это предназначено для тебя…
