Джунаид-хан чуть не задохнулся от гнева и обиды, будто кто-то нанес ему удар под дых. Нет, этому не бывать! Ехать с миром? Это против его естества, против его характера, привыкшего стоять над другими, повелевать, властвовать, все еще не смирившегося ни со старостью, ни с убывающей силой.
В углу двора особняком стоял дом Эшши-бая и его жен; неясные очертания его проступали в ночной темени яркими «молниями» – большими тридцатилинейными керосиновыми лампами, горевшими в покоях ханского сына и его самой молодой жены. Сыновья не ложились, пока не засыпал отец.
Эшши встретил хана у дверей и, войдя с ним в дом, впервые за последние годы заметил, как постарел, сдал отец, ссутулился, походка стала по-стариковски шаркающей, хотя иногда он спохватывался, старался приподнимать ноги, но ненадолго. Он взглянул на сына – в слегка помутневших ханских глазах мелькнула и грусть и растерянность, а Эшши-бая охватила какая-то пронзительная жалость к отцу. В ту минуту его мстительное сердце забыло, как помыкал им отец всю жизнь, как презирал его только за то, что он чем-то похож на мать, как мучил его подозрениями, недоверием.
– Сынок! – Голос Джунаид-хана звучал просительно. – Пойдешь в Туркмению сам… Я не смогу. Видать, скоро умру. Лоуренс отказа не простит. Зачем я им такой – старый, немощный, слишком многo знающий, да еще и строптивый… Благословляю тебя, сынок! Носи отныне звание хана, а я… – Он тяжко вздохнул, будто хотел сказать, что в одном доме двум ханам теперь делать нечего и один из них – скорее всего он, Джунаид, – лишний. Впрочем, кто знает, для пользы дела, наверное, и лучше, если Эшши в Туркмению ханом поедет: больше почета и послушания. Неплохо и для острастки – друзей и ворогов. Не бай какой-нибудь, а хан, сын самого Джунаид-хана, хивинского владыки, не беда, что бывшего… Но заговорил Джунаид-хан вовсе о другом, не о том, что только подумал, словно выторговывая за свою милость новую услугу сына. – Есть у меня к тебе, сынок, просьба… Это мое предсмертное завещание. Похороните меня на родной земле, под родным аулом, на кладбище, где погребен святой Исмамыт Ата. Это будет нелегко, знаю… Если даже это будет стоить столько золота, сколько будет весить мой труп, не скупитесь, отдайте… Пусть только красные позволят в родной земле захоронить. Не согласятся, бросьте мои останки в Амударью… Если даже воды, которые омоют мое тело, хотя бы коснутся родных берегов, я тоже буду доволен… на том свете.
Джунаид-хан тяжело опустился на ковер, облокотился на высокую атласную подушку и прикрыл веки – не поймешь, то ли дремлет, то ли молча прислушивается к тому, что происходит вокруг.
В ту ночь во дворе Джунаид-хана никто не сомкнул глаз, начиная от Эшши-хана и кончая слугами.
Вещий сон
Банда Эшши-хана, сына Джунаид-хана, численностью тридцать пять – пятьдесят сабель, прорвалась из-за кордона и проникла в Хивинский район. Ее состав – баи, лишенцы, все с большим бандитским стажем. Вооружены английскими винтовками и пулеметом системы «люис»…
…Основным становищем и центром, двигающим всю басмаческую группировку, является колодец Чагыл, где находятся вожди всех племен. Руководство басмаческим станом принадлежит совету пятнадцати старейшин-аксакалов. Ханом является Аттуган Кермен-оглы, но все его приказы, а равно решения совета аксакалов, без утверждения известнейшего туркменского ахуна всех племен Илли Ахуна недействительны, последний является фактическим басмаческим диктатором. Его группа состоит из 1010 хозяйств, имеющих 530 вооруженных всадников… Совместно с ними – казахская банда, насчитывающая 925 хозяйств при 156 вооруженных всадниках которую возглавляет Бекеш Дерментаев.
15 марта 1931 года Илли Ахун на колодце Коймат созвал тайный маслахат – совет с целью выработки конкретного плана борьбы с советской властью. На маслахате, где участвовали крупнейшие баи, бывшие приспешники Джунаид-хана, было решено уничтожить красные части, расположенные на Коймате. Окруженный 400 бандитами отряд 85‑го дивизиона после упорного, в течение трех суток сопротивления, в тягчайших условиях (без воды) был полностью уничтожен… По инициативе Илли Ахуна создан руководящий центр, который должен объединить действующие в Каракумах разрозненные шайки. В то же время среди главарей, входящих в группировку, были распределены участки для бандитских действий и поставлены конкретные задачи… 30 июля 1931 года банда произвела налет на станцию Казанджик, разрушила железнодорожное полотно, пустила под откос два почтовых поезда… Басмачи захватили западную часть Красноводского района, произвели массовые ограбления всех промыслов и факторий на побережье Каспийского моря и неудачно пытались захватить станцию Джебел. Банды наряду с разбоем и грабежом зачастую насильно уводили с собой поголовно все население, намереваясь пополнить как материальную базу, так и людские резервы.
В итоге казахско-иомудская группировка к началу сентября 1931 года насчитывала до 1000 вооруженных человек…
Из докладной Управления пограничной охраны
и войск полномочного представительства
ОГПУ в Средней Азии
Сытые кони резво неслись по степи, омытой весенним дождем, втаптывая в грязь нежные маки, изящные тюльпаны, стройные колокольчики. Всадники спешили пересечь ровную, как гигантский палас, степь, чтобы поскорее добраться до спасительных песчаных гряд Каракумов.
Эшши-хан, скакавший впереди, часто оглядывался: нет ли погони? Под самым Мервом их нагнал конный отряд красных, завязался бой. Дело было под вечер, и Эшши-хану удалось под покровом сумерек скрыться. Он недосчитался двух нукеров, третьего тяжело ранило. Но самой большой утратой была потеря запасных коней, везших бурдюки с водой, боеприпасы, съестное.
Беспрестанно гонял Эшши-хан нукеров в разведку, чтобы узнать, нельзя ли прикупить в аулах коней, раздобыть продукты, не подстерегает ли басмачей снова опасность в пути. Но всякий раз те возвращались ни с чем – их всюду встречали враждебно, отказывали в помощи, а кое-где пытались даже арестовать и передать в руки властей. Спасала лишь случайность да резвые кони. После этого Эшши-хан никого и никуда не посылал – чего доброго, еще схватят нукеров, а они со страху выдадут остальных, приведут к стоянке. С братьями Какаджановыми стоило бы связаться, да не решился. Эшши-хан не очень доверял братьям. И отец наставлял: без острой надобности с ними не связываться. И Эшши-хан торопился поскорее добраться до Каракумов, наладить связи с агентурой, с крупными баями, муллами, верными людьми. Скорее, скорее бы поднять их против большевиков. О, Эшши-хану больше всего не терпелось покомандовать в новом качестве – хана, насладиться, когда будут перед ним трепетать юзбаши, батраки, бедняки.
Эшши-хан придержал коня, заметив, что Аннамет, везший на крупе своего коня раненого нукера Вольмамеда, заметно отстал. Так и до скончания веков к цели не доберешься. Басмаческий главарь затравленно огляделся по сторонам – вокруг голая степь, ни холмика, ни кустика, лишь огромный оранжевый диск солнца лениво, будто испытывая человеческое терпение, сползал к небосклону. Опять придется в степи ночевать. Тут и переловят, как кекликов.
