Кандидатуру Таганова поддержали все. Только один Стерлигов, к тому времени выдвинутый на должность заместителя начальника отдела вместо уехавшего в Москву Касьянова, встретил новое назначение Ашира с явным неудовольствием. «Так, чего доброго, и обскачет, – завистливо думал Стерлигов. – Выполнит задание – двинут его вместо Чары Назарова. Тогда житья от него не будет… И в командиры отряда, поди, сам напросился».
Таганов, которому предоставили полную возможность и право выбора любого человека, с жаром взялся за формирование полусотни. На место комиссара он попросил направить Игама Бегматова, работавшего инструктором ЦК партии Туркменистана, и просьбу удовлетворили. В полусотню пожелали вступить колхозный мельник Атали Довранов, муж сестры Ашира, Аташ Мередов, бывший чабан с Ясхана, лучший пулеметчик чоновского отряда, закончивший театральную студию. В свой отряд Ашир зачислил и Халлы Меле, бывшего басмача, того самого, которого Эшши и Хырслан расстреливали в песках, но он чудом остался жив. Жизнь многому научила Халлы Меле, неприкаянно носившегося по Каракумам в поисках легкой жизни. Выписавшись из госпиталя, где военные врачи вырвали его у смерти, он вернулся в родной Конгур, вступил в колхоз и пас общественный скот. В особый отряд Халлы Меле и другие бедняки, как брат убитого чекиста Аманлы Белета, пошли рядовыми бойцами, следопытами-проводниками – в Каракумах они знали каждый колодец, каждую тропинку. Бойцом отряда стал и Мурад Дурдыев, сын Дурды-бая, подло растерзанного по приказу Джунаид-хана, когда тот попробовал не повиноваться. Юноша, польщенный доверием, на радостях поделился с Тагановым:
– Я давно мечтал отомстить этим песчаным гадам за отца!
– Если вступаешь в отряд с этой мыслью, то ошибаешься, – Ашир Таганов нахмурил брови. – Советская власть ни с кем счетов не сводит. Кому ты мстить хочешь? Забитым людям, весь мир которых замкнулся песками и овцами…
– А Эшши-хану? – Мурад смущенно потирал веснушчатую щеку. – Ведь он…
– Эшши-хан – другое дело. Он убил не только твоего отца, твоих родных. Его руки обагрены кровью многих безвинных. Но если удастся поймать, то его будет судить народный суд по советским законам. Кочевник, к которому мы пока еще не нашли подход, к сожалению, все еще верит нашим врагам. А надо, чтобы он нам, большевикам, поверил, ибо правда, справедливость на нашей стороне. Нас, всех честных сынов народа, советская власть призвала спасти всех одурманенных людей, в их же интересах, во имя будущего туркменского народа. Вот почему мы любой ценой должны внести раскол в ряды басмачества, оторвать от его главарей простых дайхан, кочевников, которым по пути только с Советами. Нам предстоит сделать все, чтобы разъяснить им гуманную политику народной власти. Для этого мы и создали так называемый отряд «Свободные туркмены». Да, это наша хитрость, но хитрость во имя великой цели, чтобы малой кровью, – а если возможно, бескровно, – покончить с басмачеством, вернуть женам мужей, детям – отцов, матерям – сыновей…
Отряд прошел специальное обучение. С джигитами встречались руководители республиканского ГПУ, представители республиканских партийных и советских организаций.
Перед отъездом в пески Чары Назаров давал командиру и комиссару отряда последние указания.
– Ваш отряд как бы нейтрален, вы как бы приглядываетесь, прицениваетесь, к кому выгодно примкнуть. Это свойственно психологии дайханина, кочевника. Вы вроде боитесь прогадать, но категорически против кровопролития. Основная цель отряда – разведать местонахождение басмаческих отрядов, их численность, вооружение, связи с закордонными бандами, иностранными агентами. Входя в контакты с басмаческими отрядами, группами, с местным населением, прощупав их настроение, вы действуете исходя из конкретной обстановки. Но главное – это переубедить обманутых бедняков и кочевников; вы обязаны раскрыть им глаза на их родовых вождей, духовников, которые служат империалистическим разведкам. В бой вступать в самых исключительных случаях – с непримиримыми классовыми врагами, с отъявленными головорезами, наймитами, которым нет и не может быть пощады. – Чары Назаров кивнул на карту, расстеленную на столе, и вместе с Тагановым и Бегматовым они еще раз «прошлись» по предстоящему маршруту отряда. – Задача нелегкая, друзья мои. Придется вести двойную жизнь. Но вы – бойцы партии, чекисты! Надеюсь, найдете в себе силы справиться с самими собою, не давать волю своим чувствам и учить тому же своих бойцов.
…Под урочищем Ербент, в двух-трех километрах от аула, стояла полусотня джигитов. Она не ввязывалась в бой, происходивший между басмачами и красноармейцами, лишь наблюдала, будто выжидая, чья возьмет. Когда стало ясно, что победят красные, к которым на пятнадцати автомашинах подошло подкрепление из Ашхабада, вожак полусотни скомандовал, и его джигиты с гиканьем понеслись в глубь пустыни, подальше от того места, где пулеметные очереди косили наступавшие басмаческие цепи.
Вскоре кони замедлили свой бег. С наступлением сумерек полусотня расположилась на ночлег, а пятеро всадников повернули обратно к Ербенту. В темноте они отыскали помещение аулсовета, где в небольшой комнатушке за старым скрипучим столом при свете больших керосиновых ламп их дожидались Чары Назаров и Василий Стерлигов. Назаров, радушно приветствуя вошедших, похлопал по спине Таганова, обнялся с Бегматовым, поздоровался за руки с Атали Доврановым, Мурадом Дурдыевым, Халлы Меле. Внимательно вглядываясь в лицо каждому, пытался определить их душевный настрой. Стерлигов тоже осклабился своей неизменной улыбкой.
Час был поздний. В комнатушке стоял густой запах чорбы – наваристого бульона из баранины. Еще в коридоре Ашир Таганов заметил зажженную керосинку, на которой в небольшом походном казанке готовилась еда.
Чары Назаров деловито и коротко изложил основные детали завтрашней операции, от которой зависел успех всего задания. Когда он кончил, заговорили все сразу. Назаров улыбнулся, поднял руку:
– Давайте, товарищи, по одному.
И каждый высказался, как лучше провести операцию, дополнив свой рассказ новыми подробностями и замечаниями. Словом, равнодушных к предстоящему делу не оказалось. Только один Стерлигов часто выходил в коридор, гремел там посудой, крышкой казанка и, обдавая всех сидящих запахом баранины, важно проходил на место, безучастно слушая говоривших.
Расходились поздно. Только Таганов и Бегматов задержались, чтобы обговорить кое-какие детали.
Утром Халлы Меле в нарядном белом тельпеке, в коричневом чекмене, обвешанный с ног до головы оружием – новеньким винчестером, маузером и наганом без кобуры, заткнутым прямо за пояс, перепоясанный крест-накрест пулеметными лентами, гордо вышагивал по поселку Ербент, оправлявшемуся после басмаческого нападения.
Скотоводы латали свои юрты, продырявленные басмаческими пулями, вывозили в пески убитых верблюдов и ишаков, возились у колодцев, ремонтировали разбитые басмачами большие водоналивные бочки. Всюду царило возбуждение, женщины выбивали кошмы, носили воду из колодцев, помогали мужьям. Словом, аул залечивал раны, а из песков уже возвращались скотоводы, сбежавшие туда от басмачей. Шли с семьями, детишками, усаженными на верблюдов, лошадей и ишаков, с отарами овец и коз. Красноармейцы охотно помогали аульчанам ставить юрты, поили коней у колодцев, строили тандыры….
