Конечно, после всего случившегося Нина Аркадьевна не
приходила в восторг при упоминании имени бывшей невестки. В свою очередь, она
никак не могла простить Нелли, что та сбросила с себя Антона, вместо того
чтобы, облегчая участь Нины Аркадьевны, нести его на себе всю жизнь.
— Причем здесь Нелли? — сердито спросила тетушка. — Только
ее нам не хватало.
— Нелли на своем «жигуленке» повезет меня в Москву, —
сообщила я.
— Разве она в Питере? — удивился дядюшка.
— Пока нет, но часам к одиннадцати будет, — заверила его я.
— Что это значит? — строго спросила Нина Аркадьевна. — Она
за тобой приедет, что ли?
— Именно, — подтвердила я и, избегая тетушкиных расспросов,
потому что страшнее этого ничего не может быть, отправилась смотреть телевизор.
Как я и предполагала, Нелли приехала в одиннадцать.
Позвонила с таксофона и сообщила, что ждет меня на Гданьской у ворот. Я
наказала ей внимательнейшим образом осмотреть двор и стоять у подъезда как
штык.
— Нелька, что же, к нам не зайдет? — настороженно осведомилась
тетушка.
— Нет, мы очень спешим, — пояснила я, наспех целуя ее и на
бегу прощаясь с дядюшкой.
Я прихватила Санькин велосипедик и выскочила из квартиры.
Дядюшка увязался за мной. Завидев Нелли, он галантно приложился к ее пухленькой
ручке, осыпал комплиментами и вообще был очень мил. Видела бы такое тетушка, уж
не знаю, какая болезнь приключилась бы с ней. Слава богу, наш академик бережет
ее здоровье и на женщин в ее присутствии смотрит, как Берия на врагов народа.
Поскольку Нины Аркадьевны не было рядом, дядюшка, стараясь
быть необыкновенно остроумным, проводил нас до самой машины и даже помахал
вслед рукой.
Я погрузила велосипедик в багажник, села за руль, включила
зажигание, рывком тронула автомобиль с места и бодро выехала на проспект Энгельса.
Нелли сидела рядом и приветливо махала дядюшке рукой, приговаривая: «Ну, старый
козел, вот козел…» — Давай, рассказывай, — нетерпеливо попросила она, едва он
скрылся из вида, — какие у тебя обстоятельства? Что произошло?
Еще раз я подробно изложила свою жутчайшую историю, начиная
со скрипа полов и заканчивая открытием с телефоном и последующей за этим
открытием сценой в подъезде.
Нелли лишь охала и ахала, а порой даже вскрикивала, нервно
прижимая свои пухлые ручки к груди.
— Так, значит, это проделки Алиски? — подытожила она, когда
я замолчала.
— Выходит — так, — согласилась я.
— Она не знает, что я везу тебя в Москву?
— Боже упаси. Мы как расстались у дверей агентства по
недвижимости, так и век бы мне ее, подлую, не видать вместе с ее злоумышленником.
Нелли задумалась.
— А мне, если быть до конца откровенной, — помолчав, сказала
она, — первое, что пришло в голову, что все это провернула Нина Аркадьевна.
Ведь только ей выгодно лишить тебя жизни. К тому же она умирать будет, а не
простит тебе дачи в Сестрорецке и квартиры на Васильевском. Она же думала, что
все эти несметные богатства достанутся семейке Волошиновых.
Я запротестовала.
— Ничего подобного. Не было для этого оснований. Бабуля
всегда заявляла, что у нее одна наследница: я.
— И все равно Нина Аркадьевна никогда не теряла надежды.
Разве не помнишь, как она обхаживала Анну Адамовну, когда та заболела.
— Когда я была у родственников в Польше?
— Да. Нина Аркадьевна тогда долго пыталась пробудить твою
совесть рассказами о том, как радела она о здоровье больной и на какие подвиги
шла. Даже, мол, выносила за ней горшки. Да за те деньги, на которые она
рассчитывала, можно было нанять сиделку, которая спокойно бы это делала.
До чего же бестактна Нелли. Даже тогда, когда она целиком на
моей стороне, не может не жалить. Неужели не ясно, что подобные разговоры о
покойных неприличны вообще, не говоря уже о том, что покойная — моя бабушка,
причем обожаемая.
— А бабуля поболела-поболела да и выжила, еще и замуж вышла,
и любовника завела, — чтобы перевести разговор на более продуктивную тему,
напомнила я.
Но Нелли упрямо гнула свою линию.
— А когда выяснилось, что Анна Адамовна не пугала и не
шутила, а действительно написала завещание, в котором всем, что останется после
нее, повелела владеть своей любимой внучке, твой интеллигентный дядюшка с
полгода вопил, на каком основании ты, бесстыжая, приватизировала его мать.
Дядюшкины друзья до сих пор пребывают в уверенности, что ты воспользовалась
слабоумием старушки и подкупила нотариуса.
— Бог с тобой, — возмутилась я. — О каком слабоумии может
идти речь, когда бабушка в свои семьдесят с лишним легко управлялась с двумя
любовниками, которые без устали строили ее дачу. Уже сколько лет прошло, как
бабули нет, а я не добавила к тому, что построено, ни гвоздя, хотя и очень
этого хотела. Тогда уж уместней вести речь о моем слабоумии, — заключила я, чем
немало порадовала Нелли.
— О тебе и речи нет. С тобой все ясно, — с удовольствием
согласилась она с моими словами. — Речь сейчас о Нине Аркадьевне. Ведь если эта
экстремистка до сих пор убеждена, что все мыслимое и немыслимое имущество
завещано двоюродному плетню бабушкиного забора, то почему бы и нет?
Я занервничала и поэтому пошла на опасный обгон.
— Что «почему бы и нет»? — спросила я, удачно возвращая
автомобиль на свою полосу.
— Почему бы тебя не убрать, — сделала Нелли жест,
имитирующий откручивание моей головы. — Убийства происходили и за гораздо
меньшие наследства, а тут к бабушкиным квартире и вилле прибавляются и твои
несметные богатства, в сравнении с которыми имущество Анны Адамовны кажется
сущим пустяком.
— Да, я в своей жизни получала и большие наследства, —
поеживаясь, согласилась я. — Бабушкино не так уж и велико и дорого скорее как
память.
— Но выходит, что с этим малым наследством ты получила
большие неприятности. Теперь Нина Аркадьевна не успокоится, пока не вернет все
обратно.
Нелли все же добилась своего: я разозлилась не на шутку.
— Что значит обратно? — завопила я. — Бабушка давно на том
свете, и мне без нее горе. Столько лет бабуля заменяла мне мать, так неужели я
не имею право оставить что-нибудь себе на память, что-то самое для нее дорогое,
самое любимое.
— Виллу и квартиру, — ехидно подсказала Нелли.
— Да, виллу и квартиру. Я не виновата, что бабушкина любовь
на них не распространялась. Все сбылось, как желала покойная: владелица виллы и
квартиры я — ее любимая сирота. И потом, она же не делала из этого секрета при
жизни. Всегда хотела этого, всем об этом говорила, и нет ничего удивительного,
что об этом же написала в завещании. О, господи, как мне противна вся эта возня
вокруг наследства.
