— У меня шаром покати, — сообщила она, и мы с Нелли испытали
мучительное чувство вины.
— Сгоняю в универсам, — бросилась к двери Нелли. — Соня, дай
денег, свои оставила дома.
Зная, что такое шаром покати, я торопливо достала кошелек и
весь целиком вручила его Нелли, сожалея лишь об одном, что там недостаточно
много денег.
— Не забудь Изе «Вискас», — крикнула я вслед подруге.
Нет, вы как хотите, а я выбираю новую жизнь. Именно поэтому
не одобряю всех тех политиков, которые призывают нас вернуться к старому. Ох, и
намучилась я с этой долгожительницей Изей в советские времена, когда за свежей
ливерной колбасой приходилось стоять в очереди каждый день, потому что несвежих
продуктов Изя терпеть не могла. Теперь же купил коробку «Вискас», и порядок.
Изя сыта, Клавдия довольна, и такое счастье длится целый месяц, до новой
коробки. Вечный кайф.
Я взглянула на Клавдию, чинно разбирающую питерскую посылку,
и спросила:
— Как жизнь?
— Нормально, — пожала она плечами. Глядя на ее хилое тело,
завернутое в чистенький бесцветный халатик, на реденькие волосенки, забранные в
сиротливый пучок, на бледное лицо со скопищем веснушек на картофелеобразном
носу, я поняла, что жизнью здесь и не пахнет. А если пахнет, то как в том
склепе, где жизнь есть, но там, наверху, и за пределами кладбища.
— Я подарю тебе сиреневую кофточку с золотой нитью, —
пообещала я, не в силах терпеть равнодушного вида Клавдии.
— Такую же, как у Нелли? — вяло поинтересовалась она. —
Трикотажную, с золотистыми пуговицами?
Ну ничем эту сонную Клавдию не растормошить. Я готова
пожертвовать своей новой кофточкой, восхитительной кофточкой, которую привезла
из Польши, а она никак не реагирует. Да таких кофточек, с изысканным декольте и
резинкой на любой размер, две во всей Москве: одна у Нелли, подаренная мной к
ее сорокалетию, а вторая будет теперь у нее, у Клавдии. Чем не повод для
радости?
— Твоя кофточка мне велика, — заявила Клавдия.
— Вот глупости, — возмутилась я. — У тебя талия толще, хоть
и рост меньше, а рукава там три четверти. Впрочем, не хочешь кофточку, не надо.
Я подарю ее Марусе.
Зачем мне дарить этой нахальной Марусе кофточку? Она, что
ли, грустит? Уж такой у меня характер. Проблема входа и выхода. Если собралась
дарить, так дарить непременно и неважно кому.
— Тогда уж лучше мне.
Она осторожно присела в кресло и уставилась в одну точку.
Клавдия могла сидеть так часами и на вопрос: «Что ты делаешь?» — отвечать:
«Думаю».
Вот о чем может думать Клавдия, убей меня, не пойму. Судите
сами, о чем может думать человек, которому и думать-то не о чем. Все за него
делают другие. Ей все по фигу: ни мужа, ни детей, ни личной жизни, ни
интересов, ни подруг, потому что мы с Нелли скорей прислуга на добровольных
началах…
В общем, нет ничего и никого, кроме Изи, а она так много
думает. О чем, я вас спрашиваю? Не об этой же кошке Изе?
Должна сказать, что моя двоюродная сестра всегда казалась
мне инопланетянкой. Она не похожа ни на кого. И я, и Нелли, и Алиса, даже
толстуха и бесстыдница Маруся — все мы при всем нашем разнообразии чем-то
похожи друг на друга. Клавдия же непонятна никому. Она живет странной жизнью.
Например, может прочитать от корки до корки книгу и, бросив ее, сказать
«дрянь».
Уму непостижимо! Если дрянь, то и время тратить не стоит. Я
так поступаю даже с мужчинами. Как только узнаю, что дрянь, так сразу и бросаю
на том самом месте, где узнала. А уж с книгой и задумываться не стала б, тут же
подарила бы ее умным людям. Они любят всякое такое, никуда не годное.
Короче, к приходу Нелли я окончательно осознала, что долго в
одной квартире с Клавдией не протяну. Уж лучше погибнуть от руки Алискиного
хахаля.
Нет, Клавдия, конечно, хороший человек. Она добра. Можешь
прийти, взять у нее в квартире любое, что понравилось, она и ухом не поведет.
Она не любопытна. Я точно знаю: и не подумает спросить,
почему я живу у нее, когда у меня есть просторная четырехкомнатная квартира, по
которой даже на велосипеде можно ездить.
Она не осудит никого, хоть вы там на голове стойте, а ведь
терпеть не может ни женщин, ни мужчин..
Она не позавидует. Вот уж до чего ей никогда не додуматься.
Она даже посочувствует, по своему, конечно, но все-таки.
Вот, к примеру, пожалуйся я ей на неудачу с Артуром, так
Клавдия выслушает и скорей всего пожалеет не меня, и не Артура, и не нашу
разбитую любовь, а какую-то совсем незнакомую особу, встреча с которой еще
предстоит Артуру.
Видите сами, Клавдия — хороший человек, но кому этот хороший
человек может пригодиться, невозможно даже предположить. Лично я не берусь.
Когда вернулась Нелли с «Вискасом», я уже готова была
плакать и проситься «забери меня обратно». Нелли мгновенно поняла мое состояние
и украдкой шепнула:
— Не волнуйся, я буду часто приезжать.
— Тогда, если не боишься заходить в мою квартиру, возьми
ключи и привези сиреневую кофточку, которую я купила в Польше. Сделаю Клавдии
подарок.
— Ты дура, но в квартиру надо заглянуть. Я возьму твоего
пьянчужку Акима, и мы вдвоем посмотрим, все ли там на месте. А Клавке шиш, а не
кофточку.
— Нет, не шиш, а привези, — тоном, не терпящим возражения,
приказала я, и Нелли смирилась.
Не буду рассказывать о вечере, проведенном в обществе Клавдии.
Я почувствовала себя острым ножом, вспарывающим пресный пирог ее жизни.
Книжку читать она не захотела, потому что я время от времени
требовала ввести меня в курс происходящего. Телевизор тоже пришлось выключить,
поскольку (поразительно!) ее раздражали мои комментарии, а я не могла тупо
смотреть на экран, не имея своего мнения и не выражая его. Уничтожение блох Изи
тоже пришлось отложить, так как я тут же предложила более действенный способ
борьбы с ними, чем тот, каким пользовалась Клавдия, вычесывая их по одной.
— Дихлофос пополам с шампунем, и кошка абсолютно свободна, —
категорически сообщила я, чем, оказывается, прямо оскорбила Клавдию.
— От чего? — скрывая обиду, спросила она.
— От блох, конечно, — заверила я.
— А мне кажется — от жизни.
— Освобождать от жизни твою Изю мне нет никакого резона, —
успокоила я, — но надо же чем-то себя занять. Давай намажем лица питательным
кремом и будем лежать, задрав ноги под потолок, и рассказывать анекдоты или
смешные случаи.
Нет, эта Клавдия совершенно некоммуникабельный человек. Все
ей не так. Угодить невозможно. Я видела, как смиренно она терпит мое общество,
и не знала, как разнообразить наш тоскливый вечер. Она же ни в чем не хотела
пойти мне навстречу.
