Вот почему я понеслась к Марусе. Выйдя из метро, я решила
одну остановку пройтись пешком, проветриться и полюбоваться вечерней Москвой,
по которой соскучилась еще больше, чем по Марусе.
Пройдя один квартал, я заметила, что за мной идет беспечного
вида мужчина. Руки в карманах, походка разболтанная. Я не хотела оглядываться и
наблюдала его «вояж» в витрины магазинов.
«Может, он просто идет себе и идет по своим делам, а я сразу
запаниковала», — успокоила я себя.
И все же я обрадовалась, когда, свернув на улицу, ведущую к
дому Маруси, обнаружила, что «хвоста» за мной нет. Мужчина остался на
проспекте. Тем более это было приятно, потому что в вечернее время Марусина
улица обычно пустынна.
Я прошла шагов десять или пятнадцать, и тут меня остановил
приятный женский голосок.
— Простите, вы не поможете мне? — услышала я и оглянулась.
Милое юное создание догоняло меня. Даже в сумерках я
разглядела нежный румянец и голубизну глаз. Девушка так очаровательно
смущалась, как умеют теперь только в провинции. Она искала дом, стоящий
неподалеку от дома Маруси, и я с удовольствием согласилась помочь ей, даже не
подозревая, какие ужасные события повлечет за собой моя любезность.
Мы шли по улице: она со стороны домов, я ближе к дороге.
Разговорились, представились друг другу. Я узнала, что ее зовут Мариной, что
она из Челябинска и гостит у своей тетки.
— А тут тетке позвонила подруга, попросила забрать собачку,
— звенела голоском Марина. — Уезжает на несколько дней. Тетка старая, послала
меня, а я вот заблудилась. Хорошо, вас встретила.
— Нравится Москва? — спросила я, чтобы поддержать беседу.
Мы прошли один квартал и вот-вот должны были поравняться с
углом длинного здания.
— Ой, нравится, очень нравится! — защебетала Марина. — Жаль
только нет ни одного знакомого, кроме тетки, но она старая и скуч…
На углу голосок ее внезапно оборвался, и девушка начала
оседать. Я подумала, что она споткнулась, и подхватила малышку за талию,
наткнувшись на что-то, торчащее из-под ее ребер. И увидела, что это рукоятка
ножа. Мне сделалось дурно, ноги подкосились, и мы обе рухнули на тротуар.
Я сидела на перекрестке двух дорог, держа на коленях юное
бездыханное тело, и не знала, что мне делать. Ужас был столь велик, что я не
сразу начала кричать, зато когда начала — испугалась уже своего крика. Кажется,
от моего визга стекла в окнах дрожали и качались занавески.
Улица по-прежнему была пустынна. Ни прохожих, ни
автомобилей. Жильцы наверняка прильнули к окнам, но открывать их и
интересоваться причиной моих воплей не спешили.
Что за страна? Что за нравы? Кто запугал так наш народ? Я,
слабая и беззащитная женщина, держу на коленях труп и готова насмерть
схватиться с неизвестным врагом. Я не бросила Марину и не побежала куда глаза
глядят. Я орала и недоумевала, почему так долго сижу на тротуаре и воплю в
пустоту. Неужели на весь дом, на весь такой огромный пятиэтажный дом не
найдется хотя бы одного мужчины, способного спуститься вниз и объяснить мне,
что делать с трупом и труп ли это вообще.
Наконец-то в глубине улицы я увидела горящие фары
автомобиля, но вдруг поняла, что нет у меня сил подняться и дать знак водителю.
Оставалось надеяться на то, что мне удастся перекричать магнитофон в салоне его
машины.
Когда «жигуленок» завизжал тормозами, я поняла — удалось. К
радости своей, я увидела, как из автомобиля выскочила Нелли и понеслась ко мне.
Она с трудом отцепила мои пальцы от трупа и сказала, что ни в коем случае
нельзя доставать из раны нож. Она отволокла меня с тротуара, усадила на
переднее сиденье своего «жигуленка» и залила в мой рот какую-то гадость. Потом
надавала мне пощечин, за что я была ей очень благодарна, так как понемногу
начала врубаться в действительность.
— Не бей меня, кретинка! — крикнула я, после чего Нелли
облегченно вздохнула и, прижав мою голову к своей теплой груди, расплакалась.
— Я знала, я знала, что должно что-то случиться — сквозь
рыдания приговаривала она. — Почему ты не дождалась меня, дурочка? Почему ты,
глупая, не дождалась меня?
Я уже и сама жалела, что не дождалась Нелли, но признаваться
в этом не хотела.
Дальше все было как в тумане: «Скорая помощь», милиция,
вопросы, допросы. К Марусе я попала далеко за полночь. Нелли очень хотела
отвезти меня обратно к Клавдии, но я истерично запротестовала.
— Ладно, ладно. Что ты кричишь? — рассердилась Нелли. — Чуть
что — в крик и слезы.
— Вместо шумного Марусиного сочувствия мне хотят подсунуть
холодное равнодушие склепа, а я должна молчать? — обиделась я, после чего была
тут же доставлена туда, куда стремилась.
Маруся меня совсем не ждала, и, видимо, я оторвала ее от
просмотра снов. Тем не менее она обрадовалась, когда Нелли втолкнула меня,
нахохлившуюся и очумевшую, в двери ее квартиры. Маруся отреагировала правильно.
— Сонька! — закричала она. — Старушка, сколько лет, сколько
зим! Епэрэсэтэ! Ой, я сейчас вся упаду. Неужели это ты?!
— Она, она, — многообещающе подтвердила Нелли. — Ну вы тут
оставайтесь, а я пошла, — тут же заспешила она, — Санька один.
И мы остались. Я смотрела на огромный Марусин живот,
напоминающий брюхо акулы, на ее необъятные пухлые груди, просматривающиеся
сквозь полупрозрачное полотно ночной рубашки, и думала:
«Что может быть не правдоподобней самой жизни?»
Вот Маруся. Она философ по образованию и буфетчица в душе.
Десять лет она была несчастна за кафедрой и. уже пять лет счастлива за стойкой.
Она очень переживает, что ее новый друг — профессор. Переживает по многим
причинам.
Во-первых, профессор удивился, узнав, что она буфетчица, и
спросил: «Как же ты помещаешься за стойкой?» Это все, чему он удивился, а у
Маруси трагедия. Она буфетчица, а он профессор, обожающий Марусины уникальные
формы.
А какое природе дело до того, что она буфетчица, а он
профессор? Ведь перед лицом природы мы все будущие покойники. Пока Маруся
спала, на ее улице в десяти минутах ходьбы резали человека, юную, прекрасную
девушку Марину из Челябинска, а Маруся спала и не подозревала ни о чем таком. И
девушка ни о чем таком не подозревала, когда согласилась идти со мной рядом, а
оказывается, что рядом со мной очень опасно. Рядом со мной смерть.
— Маруся, ты не побоишься идти со мной рядом? — дрогнувшим
голосом спросила я.
— Нет, не побоюсь, — храбро заявила Маруся и широко зевнула.
— Точно-точно?
— Точно-точно, — сладострастно почесываясь,
засвидетельствовала она. — Совсем не побоюсь.
И тут я разревелась. Разревелась истерически. Ревела,
приговаривая: «Ты не побоишься идти со мной рядом». Маруся уже и брызгала на
меня водой, и тормошила меня, и шлепала по щекам, и силой влила не одну рюмку
водки. Она уже устала заверять меня, что ничего не побоится, а я все билась в
истерике, приговаривая: «Ты не побоишься идти со мной рядом».
