— Почему она еле ворочает языком? — спросила меня Маруся.
— Надо было тебе попробовать вчера орехового ликера, тогда и
узнала бы, почему. Лучше скажи, что говорит врач. Как он оценивает ее
состояние?
— Ты же слышала: как вполне сносное.
— Господи, что же тогда, по его мнению, несносное?
— Ты забыла, это реанимация.
Пока мы с Марусей перешептывались, Алиса смотрела на нас,
но, видимо, плохо соображала. Вскоре она закрыла глаза и заснула. Мы вышли из
палаты.
— Куда ты теперь? — спросила Маруся, протягивая мне длинный
список лекарств, необходимых для лечения Алисы.
— Сначала по аптекам, потом домой, — ответила я. — Если
можешь, пошли со мной.
— Конечно, пойду. Не бросать же тебя одну. Мне в аптеке тоже
кое-что нужно. К черту буфет. Возьму отгул.
Отправились по аптекам. Маруся при этом пользовалась моим
кошельком, как своим. Хотя пример неудачный. Пользуйся она своим кошельком,
была бы значительно скупее.
Набрав лекарств, мы, усталые, отправились ко мне домой.
Комнатное растение Алиса, лежащая в реанимации, —
противоестественное зрелище. Такое (не дай бог, конечно) больше подошло бы
Нелли, любительнице быстрой езды, или мне, ведь я, как выяснилось, и дня прожить
не могу без какого-нибудь на меня покушения. Даже Маруся легко могла попасть в
эту палату от сексуального истощения, пьянства или обжорства. А вот Алиса явно
пострадала без всякой вины.
Погруженная в эти мысли, я совсем потеряла чувство
реальности и в свой собственный двор ворвалась как ни в чем не бывало, словно
не меня здесь пышно хоронили десять дней назад. Маруся, похоже, тоже не
врубилась, иначе не стала бы задавать глупых вопросов типа: почему соседи на
твое приветливое «здрасте» отвечают полным остолбенением?
Я же находилась в таком состоянии, что даже и этого не
заметила. Просветил нас Аким, позвонивший в дверь через десять минут после
того, как я, под прикрытием Маруси, смело ворвалась в собственную квартиру и
бросилась шарить по углам в поисках злодеев и злоумышленников.
Аким позвонил, я открыла. Увидев стоящего на пороге соседа с
открытым ртом и выпученными глазами, я обрадовалась:
— Очень вовремя, проходи.
Аким, вместо того чтобы проходить, попятился, схватился за
голову и взвыл:
— Уже! Пришла! Так рано?
Не подозревая, что в виду имеется белая горячка, а не я
вовсе, я рассердилась и возмутилась:
— Почему это рано?
— Потому что всего три дня пью, — честно признался Аким.
Я сказала, что, конечно, благодарна ему за такую
откровенность, но это меня не касается. Во всяком случае, не до такой степени,
как то, почему в кранах нет воды.
Аким слегка пришел в себя и доложил, что воду он перекрыл
самолично, ведь любил покойную при жизни и потому боялся за ее имущество после
смерти. Тут только я сообразила, в чем дело. Я втащила Акима в прихожую,
закрыла дверь и клятвенно заверила, что произошло недоразумение.
— Жива, несмотря на пожелания многих, — категорично заявила
я и заставила Акима потрогать меня рукой, пока он не начал задавать вопросы про
ангелов.
Он пощупал меня сначала с опаской, потом уже с удовольствием
и заключил:
— Теплая.
— Вот именно! — подтвердила я. Аким улыбнулся.
— А соседи глазам своим не поверили.
— Ничего, скоро перестанут сомневаться, — свирепо пообещала
я.
За что мне нравится Аким? Он никогда не задает лишних
вопросов. Выяснив, что я достаточно жива, он сразу помчался за чемоданчиком.
Через двадцать минут из всех кранов бежала вода, а сам Аким, сокрушая
неприступную Марусю (при виде любого мужчины она приобретала именно такой вид),
поражая ее своим блестящим умом и тонкой интеллигентностью, философствовал на
тему: нужна ли борьба с криминалом в тяжелых условиях демократии. Традиционная
водка «Абсолют» очень его при этом вдохновляла. Оказалось, что Марусю тоже
весьма интересует эта тема, поскольку у ее буфета появилась вторая «крыша».
Причем вторая «крыша» обходится значительно дороже первой, а дороже — это не
всегда лучше. Причем эти обе «крыши» забирают так много, что у Маруси стали
появляться сомнения: что хуже — рэкетиры или самые обычные воры.
— Неужели воры стали бы лазить в мой буфет каждый день? —
консультировалась она у Акима.
— Не думаю, — глубокомысленно ответствовал он. — Каждый день
вряд ли.
— А «крыша» порой и по два раза в день наведывается, — пожаловалась
Маруся.
— А как же иначе? — констатировал Аким. — На то она и
«крыша».
Они сидели рядком и ворковали ладком, ну прямо как два
голубка. Зрелище не для смешливых. Маленький Аким и громадная Маруся.
Сорок минут беседы вернули Марусю в юность.
Она порозовела, засветилась и стала похожа на поросенка.
Аким тоже был доволен. А я поражалась тому, как сильно он поглупел в
присутствии Маруси. Неужели это заразно?
Когда в бутылке стало пусто, Аким поднялся и галантно
поцеловал Марусе ручку.
— Уже уходите? — вспыхнув, спросила она.
— Да, дела, — напуская на себя важность, ответствовал Аким.
— Надо работать, пока погода хорошая.
Маруся выглянула в окно.
— Да, прекрасная погода. Небо нынче голубое…
— Небо — крыша земли, — изрек Аким и с глубоким поклоном
удалился.
Маруся зачарованно проводила его взглядом. В ее глазах легко
читалось: «Куда моему профессору до этого непонятного Акима».
— Как думаешь, что он имел в виду? — не снимая с лица
умиления, спросила она.
— Ну-у, учитывая его поэтический склад ума, думаю, речь шла
о доме. В том смысле, что земля — это дом, а небо — крыша, и все мы живем в
этом доме и под этой крышей, — пояснила я.
Маруся тряхнула своей кудрявой головой, шмыгнула
носом-плюшкой и томно вздохнула.
— Нет, — возразила она, — он имел в виду другую крышу, типа
той, что у моего буфета. Представляешь, что творится в космосе?
— Да черт-те что. Бури всякие, метеоритные дожди и прочие
кошмары.
— Вот, а небо играет роль крыши, под его прикрытием мы живем
и делаем всякие свои дела. Очень образно сказал Аким, — заключила Маруся, и
взгляд ее предельно потеплел.
Признаться, я разницы не увидела. Моя трактовка была почти
такой же, но не я же философ с кандидатской степенью. Это она у нас бывший
доцент. Правда, марксистско-ленинский материализм сильно ее испортил — Маруся
стала циником, но и демократия внесла свою лепту, сделав ее буфетчицей. Теперь
она даже на небо смотрит, как на «крышу». Вот что делает с людьми демократия и
торговля. Хотя в наше время эти слова считали синонимами.
