— Как же я раньше не замечала твоего Акима? — прервала мои
мысли Маруся.
— Вот уж не знаю. Я не скрывала дружбы с ним.
Да и ты его видела по крайней мере сто раз.
— А он женат?
— А ты как думаешь?
— Думаю — не женат. У него на рубашке нет пяти пуговиц и
туфли не чищены.
Я не стала разочаровывать Марусю сообщением о том, что
супружество никак не влияет на пуговицы Акима и уж тем более на его туфли.
Когда он был женат, с пуговицами и туфлями происходило то же самое. Вряд ли
жена успевала бы приводить их в порядок за то короткое время, какое Аким бывал
дома.
— Я вот все думаю, старушка, — продолжила тем временем
Маруся, — как ему нелегко живется в этом жестоком мире. С такой-то тонкой
душой. А?
— Да-а, — подтвердила я. — Очень нелегко. Одиночество
гложет. Он потерял почти всех своих близких друзей. Знаешь, какая самая часто
повторяемая фраза в рассказах Акима?
— Нет, — замотала головой Маруся.
— «Ушел в запой и не вернулся». Иной раз вспомнит
что-нибудь, встрепенется, повеселеет, начнет рассказывать о каком-нибудь
кореше, да потом и сникнет. Я уже знаю: нет его, ушел в запой и не вернулся.
— Да ну. Ой, бедненький. Ничего, я заменю ему всех друзей
сразу.
— Охотно верю. Главное, как отнесется к этому сам Аким. Он с
характером.
— Ничего. Я тоже не ангел, — заверила меня Маруся, будто мне
это известно меньше, чем ей.
Я пожалела, что не догадалась так близко познакомить их
раньше, но сочла своим долгом предупредить:
— Аким — хороший парень, но запойный.
— Будем пить вместе, — окончательно решила Маруся.
Можно подумать, ему за ней угнаться.
Глава 15
Благодаря удачно сложившимся обстоятельствам я каждый день
ходила к Алисе в сопровождении Маруси и Акима. Думаю, что именно поэтому еще
жива. Тем более что парочка не покидала меня и в течение всего дня. Они
понимали друг друга с полуслова. Туфли Акима теперь начищены, пуговицы пришиты.
Маруся сияла от счастья, и моя кухня стала ей родной.
Я не возражала. Отгул Маруси плавно перетек в отпуск, и я
понемногу почувствовала себя человеком, а не затравленной истеричкой.
Прошла неделя. Алиса оправилась и повеселела.
— Теперь я вижу, что ты не врала, — первое, что заявила мне
она, когда окончательно пришла в себя и поверила в мое воскрешение.
— Ты о чем?
— Да о покушениях. Признаться, я хоть и волновалась за тебя,
но до последнего сомневалась, не фантазируешь ли ты, не фантазируешь ли ты.
— До последнего? Как это понимать?
— Я хочу сказать, что теперь, когда меня отравили,
совершенно ясно — над тобой нависла угроза. Нависла угроза.
Значит, если бы Алиску не отравили, я до сих пор была бы в
ее глазах лгуньей? Непонятно после этого, для чего нужны лучшие подруги. Ладно,
ментам надо долго втолковывать, что, когда человек серьезно опасается за
собственную жизнь, это не плод его больного воображения и не результат мании преследования,
а последствия нашей демократии, но чтобы самые близкие не хотели этого
понимать? На кой черт тогда эти близкие нужны?
Я сказала об этом Алиске, но она лишь пожала плечами и
буркнула:
— Ты слишком многого хочешь, многого хочешь. Приезжал Герман,
мрачный посидел у постели блудной жены и уехал. Он узнал, что Алиса отравлялась
не одна, а с молодым человеком, у которого это получилось более «удачно».
Я уверена, что он помилует Алису.
«Она наплетет ему таких плетушек, что Герман еще и прощения
будет просить», — решила я.
Алиса рассказала о своем романе со всеми деталями, и я в
который раз подумала: «Что может быть не правдоподобней самой жизни?»
Оказалось, она познакомилась с моим преследователем
случайно. Задолго до того, как с ним познакомилась я. Ей и в голову не
приходило, что ее Сибирцев Владимир имеет самое прямое отношение к бессонной
ночи, проведенной мной на вилле в борьбе за шпингалет. Видимо, и Сибирцев не
подозревал, что Алиса — истома его сердца — вернейшая подрyгa той несчастной
жертвы, которой он житья не давал.
Бывает же такое! Знай я об этом раньше, может и удалось бы
повлиять на него через Алису. Хотя вряд ли найдется идиот, который даст
повлиять на себя Алисе. Кроме Германа, конечно. Да и Герман смотрит на жену как
на предмет роскоши.
Спросить Алису, чем занимается ее муж, то же самое, что
заставить бедняжку доказать теорему Ферма или обязать изобрести
перпетуум-мобиле — вечный двигатель. Если несчастная не знает, чем занимается
наша Нелли, что может сказать она о собственном муже и уж тем более о Сибирцеве
Владимире, кроме того, конечно, что он по сто раз на дню признавался ей в любви
и хвалил ее дурацкие шляпки.
В общем, полезного от Алисы я не узнала ровным счетом
ничего, за исключением того, что ее роман с Сибирцевым был в той нежной стадии,
когда влюбленные думают друг о друге черт-те что и живут, словно с завязанными
глазами.
Днями и ночами Алиса, как сумасшедшая, восхищалась чистотой
и благородством своего Владимира. Я не решилась признаться, что тоже немного
знакома с покойным и совсем не обнаружила в нем этих качеств. Во всяком случае,
при его жизни.
Алиса впервые решилась на роман. Хороша была бы я, заявив,
что она изменила Герману с последним подонком и негодяем.
Но до чего же Алиска счастливая. Как судьба пестует ее? Она
хотела принца и получила его. Почему мой Артур не умер раньше, чем я узнала о
его жадности, трусости и склочности?
Мне всегда не хватало в этой жизни везения. Если бы я могла
быть счастлива сейчас в своем скорбном одиночестве. В какой светлой тоске
проходили мои дни, озаренные воспоминаниями о наших встречах. А теперь мне даже
и думать об этом Артуре не хочется — столь мутен и сер осадок в моей душе.
Но хватит об этом. Скажу откровенно — никогда не
подозревала, что успех так деморализует. Познав вкус любви и восхищение чужого
мужчины, Алиска, очевидно, не остановится на достигнутом. Не станет она светло
печалиться и предаваться скорбному одиночеству, а, напротив, постарается как
можно реже вспоминать о гибели своего Сибирцева.
Я видела, как деморализованная успехом Алиска проветривала
мозги молодого доктора, прямо лежа на больничной койке. Бедняга так ошалел от
преступно синих глаз, что взялся самолично ставить ей капельницу, и тут же
обнаружилось, что он понятия не имеет, как это делается. Не желая падать в
Алискиных глазах, он героически тыкал в нее иголкой и сделал бы из руки решето,
если бы мне это не надоело. Я отодвинула его и показала, что не так дело
сложно, если точно знать, где вены и каким концом вводить иглу.
