— Тогда я пойду, у меня вечером гости. Буду звонить.
И я ушла. Господи, почему я не осталась? Почему Денис не
остановил меня? И почему нельзя прокрутить время назад? Нельзя все вернуть…
Не придавая значения болезни брата, я отправилась домой и
занялась своими делами. Вечером с полными сумками пришли Маруся и Нелли. Прямо
с порога, побросав сумки, они разрыдались. Мы обнялись, расцеловались и
принялись дружно реветь.
Наревевшись, разом осушили глаза и наполнили рюмки, выпили
за упокой души Клавдии и начали накрывать на стол. Потом расселись, вновь
разлили по рюмкам кто что любит — мне орехового ликера, Марусе и Нелли водку —
и помянули Клавдию вторично.
— Ну, земля ей пухом, хорошая она была баба, хоть и
непонятная, — сказала Маруся.
— Я никак не могу привыкнуть к тому, что ее нет, — вздохнула
Нелли. — Вчера увидела в магазине свежее овсяное печенье — Клавдия обожала его,
— бросилась покупать… А потом думаю, зачем, если Клавдии нет. Кстати, Соня, Изя
не объявилась?
После смерти Клавдии пропала ее кошка. Мы с Нелли гадали,
кому теперь ее забирать, а она, долгожительница, пропала.
— Нет, Изя не вернулась, — ответила я. — Я слышала, что
такое бывает с собаками: после смерти хозяина собака переселяется на его
могилу. Но Изя — кошка, а у Клавдии нет могилы. Ее прах на дне урны, а урна в
колумбарии.
Нелли всю аж передернуло.
— Хорошо, что я не поехала на похороны, — сердито сказала
она. — Видеть не желаю эту Нину Аркадьевну. Не могла похоронить дочку
по-человечески. Нельзя же экономить на похоронах.
— А я не согласна, — возразила Маруся. — Кладбище, конечно,
обходится дороже, но дело не в этом. Вот мне бы лично не хотелось, чтобы
какие-то черви епэрэсэтэ, жрали мою плоть.
— А плоти у тебя хоть отбавляй, — вставила я.
— Что есть — то есть, — миролюбиво согласилась Маруся, — но
я о другом. Как представлю, епэрэсэтэ, что предстоит лежать и гнить, противно
становится. Кремация гигиеничней.
— О чем вы говорите, — возмутилась Нелли. — Какая разница,
что будет после нашей смерти.
— Ну ты же этот вопрос подняла, — напомнила я. — Нина
Аркадьевна тоже решила, что разницы нет, и выбрала, что подешевле.
— Да-а, как представлю, что Клавдия отмучилась, страшно
становится, — вновь прослезилась Маруся. — Зачем живем? Для чего? Епэрэсэтэ! К
чему суета, когда так просто, в любой миг можем умереть. И все умрем.
Обязательно.
Она махнула рукой.
— А, девочки, зачем об этом, — сказала Нелли. — давайте
лучше еще раз помянем покойную. Мы охотно помянули.
— Ничего не осталось после Клавдии, — закусывая селедочкой,
посетовала Маруся. — Ни живой души. Нелька хоть Саньку после себя оставит, а
мы, старушка, тоже уйдем без следа.
— Да-а, — вздохнула я. — Твоя правда. Бездарно мы прожили
жизнь.
— Мы хоть любили и были любимы, а у Клавдии и этого, считай,
не было, — осуждающе покачала головой Нелли. — Только, бедняга, влюбилась,
только к жизни подобралась — и вот вам, упала с балкона, — заключила она.
— Да ну!!! — изумилась Маруся.
Она застыла, так и не донеся до рта ложку с хрустящей
квашеной капустой. Маруся обожала квашеную капусту и не признавала вилок.
— Епэрэсэтэ! Неужели Клавдия втрескалась? — с недоверием
спросила она.
— И здесь ей не повезло, — успокоила я Марусю. — Вчера
читала письма, адресованные покойной предметом любви. Мужчинка не дурак. Решил
поправить свои дела, продав квартиру, купленную нашей бабушкой. У меня сомнений
не возникло, на чем держалась эта любовь, а Клавдия еще гадала, насколько
сильны его чувства. Ох, и наделала бы она глупостей, если б не этот балкон.
Сообщением своим я до смерти заинтриговала подруг. Они долго
уговаривали меня позволить хоть одним глазком взглянуть на эти письма, но я
была непреклонна.
— Роман длился около года, — сказала я, — потом ее Дима
уехал, поставив условие: Клава продает квартиру и едет к нему. Без квартиры она
ему не нужна, вот все, что могу вам сообщить.
— Да-аа, — вздохнула Маруся, — все мужики сволочи. Даже мой
Аким.
— Не все, но в подавляющем большинстве, — уточнила Нелли. —
Раз уж речь зашла о мужиках, скажу я вам вот что…
И тут я вспомнила, что не позвонила Денису.
— Ой подождите, — крикнула я и бросилась набирать номер.
Очень долго раздавались длинные гудки; Когда я уже собралась
вешать трубку и нестись на другой конец города, услышала наконец-то голос
Дениса. Он был тих и странен.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила я.
— Прекрасно, — заплетающимся языком ответил Денис. — Лучше
не бывает.
— Ты поел?
— Да.
Ответ мне показался излишне лаконичным. Хотелось
подробностей.
— Что ты ел? — с огромным интересом спросила я. — Щи? Плов?
— И винегрет, и пирог, — пролил бальзам на мое сердце Денис.
— А почему так ненормально разговариваешь? Что с твоим
языком?
— Он заплетается.
— Слышу, что заплетается, и хочу знать, почему? — строго
спросила я.
— Пьян, — признался Денис.
Я закрыла трубку рукой и пояснила подругам:
— Мой братец напился вдрабадан.
— Денис в Москве? — удивилась Нелли. — Да, Нина Аркадьевна
прислала его сторожить квартиру, — сообщила я.
— Соня, ты где? — тем временем надрывался на том конце
трубки Денис. Я рассердилась.
— Да здесь я, здесь. Зачем ты напился, дурачок? Ты же не
пьешь.
— Знаю, — согласился он, — но здесь обнаружилась бутылка
орехового ликера. Соня, так тоскливо так тоскливо. Ты прости меня.
Я удивилась.
— За что?
— Соня, я тоже люблю тебя. Сестричка, я очень люблю тебя. Ты
такая хорошая, заботливая и вообще. На плите стоит твой борщ…
Я пришла в ужас.
— Как? — завопила я. — Ты до сих пор не поставил щи в
холодильник? Они же прокиснут.
— Не успеют, — успокоил меня Денис. — Я их съем до дна.
Сестричка, ты прости меня. Мы, все мужчины, — чурбаны. Все без исключения.
Простить себе не могу Клавдию. Она умерла, так и не узнав ни разу, как сильно я
ее любил. Когда ты меня сегодня поцеловала… Соня, ты меня простишь?
Маруся и Нелли смотрели на меня, затаив дыхания. Они были
полны нетерпения.
