Что ж, пока ничего себе версия.
Поэтому же Клавдия и пришла к Марусе после моей мнимой
смерти. Она хотела выяснить, почему всеми делами, связанными с похоронами,
заправляют мои подруги, а не родственники. Она рвалась к моим деньгам, а не
оплакивала меня.
Бумага, написанная моим почерком, сбила ее с толку. Как
можно качать родственные права, когда я сама пожелала, чтобы похоронами
занималась посторонняя Маруся.
Ее приход к Марусе был связан не с тоской и горем из-за моей
кончины. Клавдия намеревалась выяснить, как долго Маруся собирается чувствовать
себя хозяйкой в доме покойной, а точнее, ее интересовал ключ от моего сейфа,
который я доверила Марусе. Случайно выведав, что я жива, Клавдия, естественно,
захотела исправить эту ошибку, подослав отравленный ликер.
И здесь вроде все правдоподобно, но почему Клавдия решила
лишить меня жизни в Москве? Почему бы не сделать это еще тогда, когда я была в
Питере?
Чего хотел от меня Сибирцев?
Вот на этот вопрос ответа не было. Как и на другой вопрос:
откуда Клавдия знает этого Сибирцева?
Я могу утверждать, что среди ее знакомых нигде Сибирцевым и
не пахло. Значит, ответ надо искать у Дмитрия. Вряд ли он пожелает
разговаривать со мной, но встретиться с ним необходимо.
Побродив по Старому Арбату, я пришла к убеждению, что пора
встретиться с Дмитрием Лебедевым. И отправилась домой.
Дома в почтовом ящике меня ждала повестка к следователю
прокуратуры. Даже обидно, что пришла она так поздно. Чего же наговорили ментам
мои доктора?
Я не стала откладывать приглашение в долгий ящик, а решила
встретиться со следователем в тот же день. Я набрала номер телефона, указанный
в повестке, и самым приятным голосом сообщила, что не могу прийти в назначенное
время.
— А когда сможете?
— Прямо сейчас, — заявила я.
— Приходите, — прозвучал лаконичный ответ. Не стану
описывать долгий разговор с мужчиной весьма приятной наружности (если не
считать холодных настороженных глаз). В результате выяснилось, что в убийстве
Дениса подозревают меня. Прямо сказано об этом не было, но ряд глупых вопросов
обнаруживал, куда этот приятной наружности мужчина клонит. В конце концов мне
надоели его «хитрые» ходы и я сказала:
— Не мучайтесь, это я отравила своего брата. Жаль, что никто
не видел его удивления. «Вытаращенные глаза», «брови, ползущие на лоб» и прочие
литературные ухищрения неспособны передать степени его удивления.
— Зачем вы это сделали? — откашлявшись, строго спросил он.
— Ради спортивного интереса. Стало скучно жить, решила
развлечься. Сочинила сказочку о покушениях. Вы слышали, наверное?
Мужчина напряженно кивнул.
— Да, кое-что, — выдавил он из себя. Все ясно. Абсолютно
незнаком с юмором.
— Случайно мне повезло: убили девушку, которая шла рядом со
мной.
— Марину?
— Да, из Челябинска. Я решила воспользоваться этим и тут же
придумала хитрость с ликером.
— Вы сами себе послали отравленный ликер?..
— Правильно, с целью осторожненько отравиться и поразить тем
самым своих друзей и знакомых.
— Но случайно пришла ваша подруга, — подсказал мне прокурор.
— Правильно, — подтвердила я, — пришла Алиса с Сибирцевым.
Они выпили гораздо больше, чем я рассчитывала, и отравились по-настоящему.
— Так вы рассчитывали отравить их? Я рассердилась такой
бестолковости.
— Да нет же. Я вообще не знала, что они придут. Я имею в
виду, что не собиралась пить отравленный ликер в том количестве, в котором
выпили его они. Ну, понимаете, о чем речь? — заговорщически спросила я.
— Понимаю, — удовлетворенно кивнул следователь прокуратуры.
— Таким образом, я виновна еще и в смерти Сибирцева, и в
отравлении Алисы, — с гордостью подытожила я.
Следователь, поджав губы, заявил:
— Это надо запротоколировать.
— Нет, пока не надо, слушайте дальше. Когда случайно погибла
Клавдия, я отнесла две бутылки в ее квартиру и оставила их в кухонном шкафу,
чтобы все свои преступления свалить на нее, но приехал Денис и выпив ликер,
отравился. Теперь все, — заключила я, откидываясь на спинку стула.
— Значит, будем записывать? — спросил следователь.
Я рассмеялась.
— Записывайте, если вам больше нечего делать. Только как вы
все это собираетесь доказывать в суде? Это же чушь на постном масле.
— Почему чушь? — удивился он.
— Потому что на бутылках, найденных в квартире Клавдии, нет
отпечатков моих пальцев, зато есть отпечатки покойной. Вы понимаете, что это
значит?
— Что?
— Клавдия была жива, когда бутылки появились в ее доме.
Значит, я могла принести эти чертовы бутылки лишь при ее жизни. А как я при
этом могла заставить ее потрогать бутылки? Она же прекрасно знала, что Алиса
лежит в больнице с отравлением. Она знала, что яд был в двухлитровой бутылке с
ореховым ликером. Скажите, вы часто видели в обычном потреблении двухлитровые
бутылки с ликером?
— Нет, — честно признался прокурор.
— Я тоже. И тут я приношу в ее дом аж целых две
подозрительные бутылки. Клавдия не такая дура, как вы думаете. Она вообще не
дура. Не стала бы Клавдия ставить бутылки в шкафчик, а задала бы мне массу
вoпросов. Окажись мои ответы вразумительными, она пригласила бы меня выпить
несколько рюмочек ликера. Не потому, что не доверяет мне и хочет узнать мою
реакцию, нет, а потому, что просто любит ореховый ликер. Не так часто он
оказывается в ее доме, чтобы долго там стоять. Но ликер начал Денис.
— Может, вы принесли три бутылки.
— Две отравленные, а одну нормальную? И Клавдия выпила как
раз нормальную?
— Так бывает.
— Невероятно. Почему вы выбираете самые невероятные
предположения и не хотите замечать того, что очевидно? Ну как я могла получить
на тех бутылках отпечатки пальцев Клавдии, не оставив своих?
— Просто принесли бутылки и дали ей в руки.
— По-вашему, все так просто? Значит, я была в перчатках? Это
летом, в двадцать пять градусов жары? И Клавдию это не заинтересовало? Зачем
мудрить? У вас есть второй, прекрасный вариант. Клавдия хотела убить меня из-за
денег, а случайно убила Сибирцева. Давайте на этом варианте и остановимся.
Поскольку преступница погибла, закрывайте это дело.
— Мы дела не закрываем, а отправляем в архив, — не без
гордости поправил меня следователь.
