О боже! Руки и ноги у меня болели так, словно я разгрузила
не один вагон, грудь ныла, по лицу струился пот, а нервы… Жизнь казалась
невыносимо тяжким испытанием. Несколько раз хотелось наложить на себя руки. Я
запаниковала. Не прошло и часа, как Нелли оставила нас наедине. Как же я
продержусь неделю?
Такси по моей просьбе подъехало к подъезду почти вплотную.
Будь моя воля, я потребовала бы доставить нас прямо на девятый этаж, так как
совершенно неизвестно, что придет Саньке в голову в следующую минуту. Все
вулканы мира, а также бури, ураганы и торнадо казались мне воплощением
предсказуемости и благодати на фоне этого ребенка.
Время в лифте пролетело незаметно. Санька непременно хотел
поиграть всеми кнопочками. При этом он так яростно прыгал, что мне стало
страшно. С детства я жутко боюсь высоты, а сейчас лифт ходил ходуном. Казалось,
вот-вот он сорвется и полетит вниз. Я схватила Саньку на руки и крепко прижала
к себе. Это лишило его возможности маневрировать. Он мгновенно забился в
истерике, стараясь укусить меня за ухо. Я всеми силами пыталась противостоять
его затеи.
За этим безобидным занятием и застала нас Старая дева,
ожидавшая лифта на девятом этаже. Своими криками Санька пробудил в ней
нездоровый интерес. По первому взгляду на нее я поняла, что сочувствие не на
моей стороне.
— «Им за что любить тебя осталось? Размышлять ведь времени
так мало!» Что вы делаете с ребенком? — строго спросила она, закатывая глаза. —
Господи, куда смотрит общество защиты домашних животных. «Где твоя укромная
обитель, где ты мысли бережешь, мыслитель, и в какие уголки на свете мчит тебя
воображенья ветер, над тобой единый повелитель?»
Недолго думая, Санька плюнул ей прямо в лицо и показал язык,
чем вызвал на себя всю стародевичью ярость.
— И песчинка здесь тебя осудит! — гневно завопила Старая
дева. — Ведь она-то памятником будет… Я поспешила скрыться за своей дверью. —
Ох, вот мы и дома, — сказала я, ставя ребенка на пол. — Дома и стены помогают.
— Веясипедик! — завопил Санька, одобрив размеры моей
прихожей. — Где мой веясипедик?
— Зачем тебе велосипедик?
— Чтобы еддить.
У меня сразу же мелькнула мысль о неизбежном ремонте
квартиры. После обеда ремонт стал очевидностью. Потолок и стены оказались щедро
политыми манной кашей уже в начале трапезы, а к концу добавился смородиновый
кисель и повидло из булочки.
Чтобы стало понятней, поясню. За обедом для Саньки самым
безобидным развлечением было набрать полный рот каши и фонтаном выпустить ее на
меня. А поскольку я не слишком спешила попадать под этот фонтан, под него
попадали потолок и стены. То же и со смородиновым киселем. Повидло из булочки
просто выдавливалось, словно из тюбика. Как выяснилось, вполне дальнобойное
оружие.
После этого Санька выскочил из-за стола и принялся
закручиваться в висящую на окне штору. Увлеченная уборкой посуды, я заметила
это лишь тогда, когда штора вместе с карнизом сорвалась, причем карниз ударил
меня по голове и спине.
Санька радостно захохотал, а я онемела от неожиданности и
боли. Мне казалось, что это не безобидный смех ребенка, а страшный гогот
вельзевула. Я с удивлением смотрела на Саньку и думала: «Неужели были времена,
когда я любила это исчадие ада? Боже, как я заблуждалась».
Санька, сообразив, что больше ничего не упадет, потерял ко
мне интерес. Он нацепил на себя сорванную штору, оседлал веник и с криком
«игогааа!» понесся в прихожую. Оттуда мгновенно раздался грохот и звук
бьющегося стекла.
«Телефонный столик вместе с телефоном и бабушкина ваза», —
обреченно констатировала я, твердо зная, что больше там падать нечему.
Нелли что-то говорила о тихом часе после обеда. Я вышла в
прихожую, посмотрела на бодро скачущего Саньку и поняла, что повергнуть его в
сон может только нечистая сила.
На место отчаяния пришло безразличие ко всему.
«Ну и черт с ним. Будь что будет, — подумала я. — Пусть
разрушит здесь все. Это гораздо лучше, чем его вопли и плач».
Словно подслушав мои мысли, Санька переместился в гостиную.
После массы разрушительных звуков там он ворвался в Красную комнату. По грохоту
и жалобному бою я поняла, что пострадали старинные напольные часы.
Я забилась в спальню, заткнула ватой уши и попробовала
читать «Анну Каренину». Можете представить, как это получалось, когда я точно
знала, что у меня за стенкой бьется старинный бабушкин сервиз. Воображение
рисовало картины одна другой страшней. Перед глазами оживали сцены из нашествия
Золотой Орды. И тут я вспомнила о балконе.
«О боже! — похолодела я. — Этот дикарь сейчас сиганет с
балкона!»
Я как ужаленная вскочила с кровати и забегала по квартире,
вспоминая пословицу: не так страшен черт, как его малюют. Теперь мне стало
ясно, что наши прeдки имели в виду, потому что разрушений оказалось значительно
меньше, чем рисовало мое воспаленное воображение. Зато была пугающая тишина и
абсолютно отсутствовал Санька.
На подкашивающихся ногах я выбежала на балкон и заставила
себя посмотреть вниз. Нетронутая клумба говорила о том, что в ближайшее время
на нее не падал никто. Воодушевленная, я поплелась обратно в квартиру и
планомерно, метр за метром тщательно обследовала все комнаты.
Саньку я нашла сладко дремлющим с веником в руках в углу за
диваном в гостиной.
«Видимо, наступил долгожданный тихий час», — подумала я,
осторожно, как гремучую змею, перенося его вместе с веником на кровать в
спальню.
Я прикрыла одеялом Саньку и веник, задернула шторы и на
цыпочках вышла в прихожую. И в это время раздался пронзительный звонок
валяющегося на полу телефона. Пулей бросилась я к разбитому аппарату и ошалело
сдернула трубку. Звонила Нелли.
— Ну, как вы там? — сквозь шум и хрипы ангельским голоском
вопрошала она. — Справляетесь? Не скучаете без меня?
— Я скучаю безумно, Санька меньше, — сцепив от злости зубы,
сообщила я.
— Что-то шипит. Ничего не слышу, — пожаловалась Нелли. —
Говори громче.
Ха, шипит. Шипит то, что осталось от телефона.
— Подожди, перейду к другому аппарату. Я положила трубку на
пол, встала, стараясь издавать как можно меньше шума, подошла к двери спальни,
перекрестилась и только после этого решилась проверить, не проснулся ли Санька.
Санька спал. Когда он спал, то был похож на ангелочка. Его
светлые кудряшки трогательно слиплись от пота, щечки раскраснелись, пухлые
губки забавно шевелились. Он был так прекрасен, что захотелось подойти и поцеловать
его.
Я закрыла дверь и зло сплюнула.
«Чур меня! Чур меня! Чур меня!» — три раза сказала я, лишь
после этого успокоилась и отправилась в гостиную разговаривать с Нелли.
