– Поверьте мне, Николаса вы и не поймете. Вы читали стихи?
Слегка замявшись, Ратлидж ответил:
– Нет. Еще нет.
– Позвольте мне как священнику дать вам совет.
Видя, что Ратлидж не отвечает, Смедли продолжал:
– Убедитесь, что ваши личные пристрастия и демоны не влияют на ваши выводы. Не сейте панику в Боркуме, ища себе отпущения грехов. Если вы не можете разгадать загадку, которая не дает вам покоя, найдите в себе мужество уйти, а мы, оставшиеся, продолжим жить как жили. Наша деревня очень маленькая, понимаете? У нас нет вашей лондонской искушенности. Вы уедете, а нам еще долго страдать.
Глядя вслед Смедли, который уходил по мокрой траве, Ратлидж терзался самыми разными чувствами. Хэмиш, наслаждаясь его тревогой, поспешил воспользоваться удобным случаем.
«Тебе и здесь никто не рад, и в Лондоне, – заметил он. – Не знаю, где твое место!»
«Отношение ко мне никак не связано с Тревельянами, – холодно ответил Ратлидж. – Священник прав. Надо разделять работу и жизнь».
«Тебе не удержаться вдали от Оливии Марлоу; она все равно проникнет тебе под кожу!»
«Она ничем не отличается от других подозреваемых! Во всяком случае, для меня!»
«Кроме того, что она умерла, – напомнил Хэмиш. – Ты поэтому не читаешь ее стихи? Раньше, когда ты думал, что она жива, ты перечитывал ее стихи довольно часто!»
Ратлидж выругался и направился к тропинке, которая вела от кладбища к дороге. Причины, по которым он не читал стихов, известны только ему; Хэмиша они не касаются.
День выдался долгим и утомительным. Его еще два раза вызывали на пустошь. Первый раз за ним прибежал мальчик. Дорога, по которой он ехал ночью, при свете дня казалась совсем другой: коричневой, зеленой, черной и желтой. Местность не слишком отличалась от йоркширских пустошей, которые Ратлидж так хорошо знал. Но и здесь земля была бесплодная; в сырых низинах росли камыши; то и дело попадались заболоченные участки и зыбучие пески.
Его юный проводник бодро брел по лабиринту дорожек и расспрашивал Ратлиджа о войне. Ему хотелось узнать, сколько бошей Ратлидж убил собственными руками и был ли он сам ранен. Потом перешли на самолеты; мальчик поинтересовался, летал ли Ратлидж (он очень разочаровался, узнав, что не летал) и сколько сбитых самолетов он видел. За холмом показались первые участники поискового отряда.
На то, чтобы найти Долиша, ушло пятнадцать минут; он находился на дальнем конце цепи. Констебль пребывал не в лучшем настроении. Инспектор Харви, успевший вернуться из Плимута, рано утром примчался на пустошь и потребовал от своего подчиненного объяснений. Своего подозреваемого Харви не поймал и сейчас был не в том настроении, чтобы участвовать в погоне неизвестно за чем.
– Где Харви сейчас? Я сам с ним поговорю.
– Вот уж не знаю, сэр. Он уехал на одну из ферм; там пес загрыз овцу.
– Ну а у вас что нового?
– Еще овечьи кости и труп собаки. Черепа сохранились, поэтому нетрудно было определить, что это такое. И еще, сэр, мы нашли человека; судя по всему, бродягу. Доктор Хокинз уже уехал; он сказал, что труп старый. Похоронить его можно позже.
– Где он?
– Вон у тех скал, примерно в миле отсюда. Один из наших присел там, чтобы закурить, и увидел, что из земли торчит что-то белое. Мы начали копать. Сначала достали руку, потом голову. Труп закопали не очень глубоко, но в тех местах никто не бывает.
Ратлидж подошел осмотреть кости; за ним по пятам следовал мальчик, чьи кровожадные наклонности получили новое подкрепление: человеческие останки, разложенные на земле под грудой камней, отмечавших границу пустоши.
– Это рука, сэр? А где тогда средний палец? А там что? Таз?! У меня тоже такие кости есть? – звенел мальчишка. – Как по-вашему, кто утащил его ребро? И почему челюсть отдельно от головы? Как вы думаете, его убили?! Ух ты!
На самом деле ничто не указывало на причину смерти. Ратлидж не увидел ни отверстий в черепе, ни переломов, ни трещин, ни следов от ножевых ранений. Не было сломанных позвонков, которые указывали бы на удушение. Кости длинные, хорошо сформированные. Покойник был высокого роста и сложен пропорционально; в детстве не голодал, не болел рахитом, от которого на костях появляются специфические утолщения. Не занимался тяжелой работой. По словам Хокинза, кости пролежали в земле не более семи лет.
– А может, он был солдатом? Погиб на поле боя, а потом о нем все забыли? – с надеждой спросил мальчик.
Ратлидж поковырял землю вокруг находки перочинным ножом, в поисках остатков одежды, пуговиц, монет и других обломков, которые могли бы более определенно рассказать о своем обладателе. Но если они и были, то давно пропали.
Скелет мужчины, а не ребенка…
* * *
Всю обратную дорогу до Боркума мальчик ни о чем другом не мог говорить, только о костях. Когда впереди показалась деревня, Ратлидж с облегчением дал своему проводнику шестипенсовик и попрощался с ним. Мальчишка убежал искать своих друзей. Вот позавидуют его везению – он видел скелет!
Пообедал Ратлидж в одиночестве; рядом с его тарелкой лежали книги стихов. Он попробовал читать их в том порядке, как они выходили. И нашел одно короткое раннее стихотворение о пустоши. Прочитав его, он словно услышал отклик Оливии на пустоту и тайну бесплодной земли. «Здесь умирает дух, – написала она, – и больше зла, чем вынести могу я».
И все же нельзя исключать, что зло настигло совсем маленького мальчика…
После обеда Ратлидж снова пошел к миссис Трепол. Предварительно он побеседовал с тремя местными жительницами; все в один голос назвали ее лучшей садовницей.
Когда Ратлидж подошел к ее дому, миссис Трепол выпрямляла согнутые дождем стебли цветов – люпинов, астр, ноготков и цинний. Рядом в ведерке лежали сухие стебли и ленточки, нарезанные из старой тряпки; за домом на веревке сушилось белье. Разноцветные прямоугольники напоминали сигнальные флажки.
Миссис Трепол подняла голову, увидела, что он собирается войти в калитку, а не просто остановиться, чтобы перекинуться с ней несколькими словами, и спросила:
– Сэр, вы не против, если я буду работать? Они скоро развернутся к солнышку, если их поправить.
– Как раз насчет цветов я к вам и зашел, – объяснил Ратлидж, когда она потянулась к золотистой головке бархатцев – их зазубренные листья источали пряный аромат.
– Вот как? Насчет каких же? – спросила миссис Трепол, поправляя стебель колотушкой.
– Насчет фиалок.
– Фиалок? Они в основном весной цветут. Морозоустойчивые, но на солнце долго не стоят. Вот посмотрите там, за рододендронами.
Ратлидж посмотрел и увидел зеленые стебли, которые клонились к траве; маленькие головки развернулись к нему.
– Весной они вырастают вдвое крупнее, – продолжала миссис Трепол, беря из ведерка ленту. – Но осенью возвращаются, если все хорошо. Вот почему я сажаю их в тени более высоких кустов. Пусть защищают.
