Население деревни, конечно, получало кое-какие выгоды от пребывания в ней отрядов маки, но в то же время терпело от своих постояльцев и некоторые неудобства. Партизаны помогали крестьянам в полевых работах, чинили машины, крыши, сараи, поддерживали в хорошем состоянии дороги… Однако в деревне, где расположена крупная воинская часть, крестьянам неизбежно наносится какой-то ущерб: то свалят у кого-нибудь ограду, то обломают у дерева ветку, то затеряют или испортят инструмент, то нечаянно вытопчут засеянный участок. В тех случаях, когда в лагерь пригоняли скот или прибывали машины с мукой и хлебом, местные жители пользовались продуктами партизан, зато, со своей стороны, они снабжали партизан всем, чего тем не хватало. Постепенно в кладовках крестьян таяли запасы жиров, под потолком теперь уже висело лишь несколько колбас и наполовину срезанные куски шпика; в погребах пустели бочки с вином, а в сараях с каждым днем становилось все меньше кур и кроликов…
И все же крестьяне не жаловались. Они никогда не жили в достатке и привыкли думать только о сегодняшнем дне: сняв урожай, они оплачивали зерном свой долг булочнику; продав теленка, рассчитывались с бакалейщиком. У себя дома они пили вино только из выжимок, а хорошее продавали на сторону. Каждую неделю хозяйки отправлялись пешком на рынок в Палиссак, чтобы продать немного яиц, фруктов, домашнюю птицу или собранные в лесу грибы. В представлении бреньядских крестьян, чьи предки были когда-то крепостными, люди, жившие у них в деревне, сражались не только для того, чтобы изгнать из страны оккупантов, но и за то, чтобы в нищенской доле крестьян что-то изменилось к лучшему. Им, потомкам участников Жакерии, нечего было терять в этой борьбе. После войны, думали они, дела пойдут лучше. Вот почему все крестьяне Бреньяды — за исключением двух-трех хозяев, располагавших большим достатком, чем остальные, и сбывавших излишки продуктов по высоким ценам, — гостеприимно открывали свои жилища и амбары для партизан. Крестьяне получали с них плату только по твердым ценам, чаще всего — натурой, а когда могли, то и вовсе не требовали ничего. Папаша Дюшан никогда не брал у бойцов даже пачки табаку, не предложив взамен литр вина. Дюшантиль любовно называла партизанскую молодежь «пострелами» и тратила все свободное время, чтобы приготовить им еду повкуснее. Иногда она пекла для них хлеб в деревенской печке. В свою очередь, партизаны всячески старались оказать помощь крестьянам, хоть чем-нибудь услужить им. Пожилым людям они помогали в работе, маленьких ребятишек баловали. Словом, все жили будто одной большой семьей…
Но так долго продолжаться не могло. Конечно, дороги охранялись, на расстоянии нескольких километров вокруг выставляли посты, связь поддерживалась по телефону, установленному в сельской школе, но уж слишком многим было известно о существовании лагеря. В Палиссаке о нем говорили, как о местной достопримечательности. Булочник Пейроль, мясник Мерло и бакалейщик Булен доставляли туда свои припасы. В лагерь наведывались и окрестные жители. Девушки рады были, проходя мимо, задержаться, чтобы поболтать с парнями, стоящими в дозоре. При таком положении и немцы, и вишистская милиция могли в любой момент напасть на лагерь и жестоко отомстить населению маленькой деревеньки. Вот почему незадолго до высадки союзников, после почти трехнедельного пребывания в Бреньяде, партизанское командование решило перенести лагерь в другое место.
Сначала предполагали оставить в деревне штаб и службы батальона, а роты расположить треугольником в четырех-пяти километрах от штаба. Но, продумав этот вопрос, предпочли устроить командный пункт в другом, более подходящем для него месте, где он и находился в настоящее время. Теперь отдельные партизанские подразделения, сохраняя между собой связь, могли в то же время расширить круг своих действий, лучше организовать охрану лагеря и обеспечить необходимые меры на случай вынужденного отхода. Все это было осуществлено после долгих и бурных обсуждений по настоянию нового командира сектора, прибывшего к месту своего назначения в конце апреля. Он был направлен сюда приказом департаментского штаба для руководства всеми отрядами Ф.Т.П., созданными на юго-западе департамента Дордонь.
Наиболее крупным из этих отрядов командовал тогда Ролан, молодой рабочий из Ланд. После боев, проведенных в Жиронде и в различных районах департамента Дордонь, отряд Ролана насчитывал уже свыше трехсот человек. В начале марта Ролан оказался под угрозой окружения, но проявил большое самообладание и сумел вывести своих людей в соседний департамент. Он пробыл там целый месяц, не подавая о себе никаких вестей, а затем появился где-то в районе Мюссидана с еще большим отрядом. После ряда стычек с противником Ролан вынужден был снова рассредоточить свои силы, но потом сгруппировал их в деревне Бреньяде. Исключительная находчивость и отвага Ролана завоевали ему большой авторитет среди партизан, действовавших в этом районе. Большинство местных партизанских групп признавало его своим начальником. Но Ролан был слишком неосторожен, а главное — недисциплинирован. В то время как он вместе со своим отрядом находился в департаменте Ло и Гаронны, другие партизанские отряды, остававшиеся на своих местах, должны были выдерживать всю силу натиска противника. Это послужило основанием для департаментского штаба Ф.Т.П. назначить нового командира, подчинив ему все партизанские силы, действующие в пределах сектора, и, в первую очередь, отряды, находившиеся под командованием знаменитого Ролана.
На долю нового командира выпала нелегкая задача. Партизаны знали и любили Ролана, считая его своим подлинным начальником. Новый командир сектора, прибывший из Савойи, где он, как говорили, участвовал в боях на плоскогорье Глиер, никому не был известен. Тем не менее он очень быстро заслужил уважение подчиненных. Благодаря его стараниям заново формируемый батальон Ролана вскоре приобрел должный вид. Он был разделен на роты и отряды. Кроме того, новый командир лично участвовал в нескольких операциях, и это окончательно утвердило его авторитет.
Ролан подчинился приказу об освобождении его от общего руководства, но его самолюбие было сильно задето, и он отказался от предложения командовать самой крупной воинской частью, реорганизованной на новых началах.
— Если ты отказываешься от командования первым батальоном, — сказал ему вновь назначенный командир сектора, — мне придется взять его на себя.
— Пожалуйста, бери. Я вовсе не собираюсь тебе мешать.
— Да, но учти, что я возглавляю сектор. Значит, я должен буду одновременно командовать твоим батальоном и руководить всеми остальными частями.
— Это уж твоя забота, а мое дело сторона.
— Послушай, Ролан, нельзя же, чтобы ты состоял в штабе сектора и в то же время уклонялся от всякой ответственности.
— А мне никакой ответственности не надо. Чихал я на ваши чины.
— Чего же ты в конце концов хочешь?
— Пусть всякий раз, когда нужно будет намять бока врагу, мне дают под начало хороших ребят.
Больше ничего от него нельзя было добиться. Поэтому, желая покончить с этим недопустимым положением, военный комитет департамента вызвал обоих командиров к себе. Накануне они уехали туда на машине, в сопровождении испанца Рамиреса, на котором лежала охрана нового командира сектора — товарища Марсо.
