— Бронетанковая колонна атакует товарищей, отходящих от вокзала. Один танк уже вошел в город и продвинулся до каменного моста. Они хотят отрезать нам путь к отступлению…
— Быстро, на дорогу! — приказал д'Артаньян. — Надо помочь тем, кто удерживает заграждения.
Друзья бегут вдоль опушки, подстегиваемые мыслью о грозящей им опасности быть отрезанными, — бегут, не останавливаясь, пока не добираются наконец до своих товарищей.
Бойцы, все в поту, укрепляют сооруженную утром баррикаду. Доставившие их грузовики стоят, замаскированные, поодаль, на опушке небольшого лесочка.
— Черт побери! Потеряли пленного!
Роже Беро с виноватым видом оглядывается назад. Он готов вернуться обратно.
— Эй! Товарищи! — слышится голос из кустов.
С пригорка осторожно, стараясь не оступиться, спускается Людвиг с ящиком гранат на плече…
— Не троньте его! — кричит Беро, выскакивая вперед: он видит, что бойцы у баррикады готовы уже стрелять в немца. — Он — наш!
На окраинах города продолжается бой. По слухам, танкетка и танк патрулируют по главной улице. Говорят, на бульварах партизаны уничтожили броневик. Всем уже известно, что произведено удачное нападение на бронепоезд. Однако никто не знает, каково положение сейчас.
— А где Пейроль? — спрашивает Беро.
— Он, вероятно, с товарищами на станции, — говорит д'Артаньян. — При всех обстоятельствах мы должны оставаться здесь, чтобы прикрыть отход, и отойдем последними.
Все бойцы — на своих постах, полные решимости преградить путь любой вражеской машине. Но грохот боя все продолжается, и беспокойство их растет… Там, наверху, товарищи, верно, дерутся, как львы…
* * *
В это время Поль Пейроль уже не участвовал в сражении. Ему было не до того… Вскоре после захвата бронепоезда, когда первые грузовики с бойцами готовились к отправлению, пришла неожиданная весть: по Перигёзскому шоссе движется, направляясь к городу, бронетанковая колонна противника. Она уже совсем близко. Видимо, ускользнувший утром броневик поднял тревогу. Приди такое известие до нападения на бронепоезд, оно могло бы вызвать среди бойцов смятение. Но теперь, когда только что была одержана победа, когда все были полны боевого пыла и воодушевлены героическим примером Эмилио, это сообщение уже никого не смутило. Группы перестроились, и каждая получила боевую задачу. Отступая окольными тропками, чтобы не переносить сражения в черту города, партизаны более часа вели оборонительные бои, шаг за шагом отходя к намеченному пункту. Из уст в уста передавались сообщения, то поднимавшие боевой дух, то наполнявшие бойцов гневом: «Убит бретонец… Мартэн уложил из своего мушкета трех бошей… Наши захватили броневик… Немцы повредили наш грузовик…» Повсюду неожиданно появлялся Ролан, обвешанный у пояса гранатами, и торопил с отходом. Заметив Пейроля с автоматом в руке, готового бежать вперед, он накинулся на него:
— Ты из какой группы?
— Мушкетеров…
— Так какого же черта ты тут болтаешься?
Опасаясь взыскания, Поль побежал назад разыскивать своих товарищей. Спеша добраться до них, он стал кружить по извилистым дорогам и уличкам пригорода. И вот, пробегая по одной из таких уличек, он услышал шум мотора. Почти в тот же миг он ощутил удар в бок, словно кто-то бросил в него острым камнем. Но, по-видимому, он не был ранен, так как не почувствовал настоящей боли, и побежал еще быстрее. На уличке было пустынно, но вот впереди снова послышался шум мотора. Поль остановился на перекрестке, в отчаянии озираясь по сторонам в поисках убежища. Справа была небольшая бакалейная лавка. Поль быстро вошел туда…
И вот он стоит перед прилавком, напряженно прислушиваясь к удаляющемуся шуму броневика и постепенно замирающей стрельбе. В ушах у него — сплошной гул. Перед глазами, переливаясь разноцветными красками, танцуют полки, уставленные коробками и бутылками. Пока Поль пытается отдышаться, какие-то две женщины — по-видимому, мать и дочь — испуганно разглядывают молодого человека с автоматом в руках.
— Да он ранен! — восклицает более молодая.
Видя, что Пейроль теряет сознание, она подбегает к нему с платком в руке и старается остановить кровь, уже пропитавшую его рубашку.
— Уведи, уведи его! — торопит другая женщина, толкая их обоих за прилавок.
И в эту минуту на улице появляется машина, набитая солдатами. Немцы…
За все двадцать лет, проведенных сестрами Симунэ в этой темной лавчонке, никогда ни один мужчина не нарушал их замкнутой жизни. После смерти мужа, вызванной тяжелыми ранениями, полученными в прошлую войну, старшая сестра пригласила к себе жить младшую, незамужнюю — хромую, некрасивую девушку. С тех пор они вели бесцветную, одинокую жизнь, как две старые девы, без родных, без детей. Только уличные ребятишки забегали иногда к ним в лавку стащить конфетку или подшутить над ними. Мало-помалу они замкнулись в себе, и у них появилась какая-то озлобленность против людей. Они стали черствыми, равнодушными к чужому горю, даже находили в нем для себя некоторое утешение. Война их мало трогала: ни двукратное нападение немцев на Мюссидан, ни аресты и угон жителей нисколько их не взволновали. Они не питали ни к кому симпатии, и их самих никто не любил. И вдруг сегодня какая-то случайность боя, о котором они не знали, да и не хотели знать, привела в их дом преследуемого немцами партизана. Если бы старшая сестра не побоялась, то, пожалуй, прогнала бы его прочь. Но молодой человек не проронил еще ни слова, а ее хромая сестра уже бросилась к нему на помощь. С этого момента мысли обеих сестер были связаны только с ним.
Два немца входят в лавку и обращаются к старухе:
— Вы не видели, куда прошел партизан?
— Ничего я не знаю, — отвечает она своим обычным неприветливым тоном.
За дверью, в соседней комнате, ее хромая сестра хлопочет возле потерявшего сознание молодого человека.
— Мы видели, как он бежал, — продолжает настаивать немец, повышая тон.
— А я, повторяю вам, ничего не видела.
Хромая тащит раненого во двор. Куда бы его поместить? Куда спрятать? Боже мой, куда же его спрятать? Перед ней распахнутая дверь в чулан. Она втаскивает туда бесчувственное тело, усаживает на пол и закрывает дверь на задвижку… И тут же вдруг вспоминает о платке. В кухне его нет. Кажется, она оставила платок на прилавке. А ведь он был весь в крови…
В лавке немец все еще продолжает допрос.
— В доме есть мужчины?
— Нет.
— Кто живет с вами?
— Только моя сестра.
— Ты меня звала? — откликается хромая сестра, медленно выходя из комнаты с грязным бельем в руках.
— Эти господа ищут какого-то мужчину. Ты кого-нибудь видела?
— Я? — переспрашивает хромая, кладя белье на прилавок. — Я никого не видела.
Ее рука захватывает платок, который пока еще никому не бросился в глаза. Сердце бешено колотится. Но когда, наскоро осмотрев дом, немцы уходят, хлопнув дверью, она впервые за много лет чувствует себя счастливой…
