Оказывается, Марсель Кулондр, чтобы протянуть время, поднялся вначале вверх по течению.
— Выжидал, пока стемнеет, — поясняет он. — Теперь нужно быть осторожным… Сегодня утром вернулся старый Борденав, и сынок его, наверно, тоже где-нибудь бродит неподалеку.
— Значит, старика отпустили?
— Как видно.
— Кто же это сделал? Неужели коммунисты?
— Нет, немцы. Они освободили всех коллаборационистов, отправленных в лагерь в Сен-Сиприене.
— Эх, надо было вовремя с ними разделаться!
— То же самое говорит и хозяин, но коммунисты не захотели взять на себя ответственность расстрелять их всех.
— В конце концов, возможно, они и правы, — говорит Лусто. — Мы не можем поступать, как немцы, и расстреливать заложников… Но все-таки этот Борденав может еще наделать нам пакостей.
— Господин Распиньяк говорит, что после того, что произошло, Борденав будет вести себя смирно. Возможно, старик не такой уж плохой человек.
— Нет у меня к нему доверия. Ведь когда-то я был его арендатором… Послушай-ка, мне надо бы заскочить к семье Беро.
— С Роже что-нибудь стряслось?
— Нет, просто я его вчера видел. Нужно передать письмо его жене. Он был в Мюссидане и взял в плен немца.
— Вот черт, ну и парень! Ты мне расскажешь подробно дома, за ужином.
— Думаешь, успеем перекусить чего-нибудь?
— Еще хватит времени и на шабро
[16]
. Ведь к хозяину должен проводить тебя я. Завтра, если хочешь, могу сходить вместо тебя к Беро…
* * *
Войдя в сторожку лесника, Лусто на минуту растерялся. За столом, между Сирано и Чарли, сидел какой-то неизвестный.
— А вот и наш майор! — говорит Распиньяк, поднимаясь первым навстречу Лусто.
— Хэлло! — приветствует его неизвестный. — Рад с вами познакомиться, весьма рад. Приятно встретить активного участника Сопротивления…
— Этот господин — американский офицер, — поясняет Сирано.
— Очень приятно…
— Возглавляет парашютный десант, высадившийся для решительного удара по немцам.
— Прекрасно.
— Надо помочь им устроиться. В самом безопасном месте. У них с собой есть все необходимое.
Незнакомец и Чарли обмениваются несколькими фразами по-английски, а Распиньяк тем временем разливает в стаканы коньяк. На столе лежат пачки американских сигарет «Кэмел».
— Меня следует называть Франсуа, — предупреждает американец, высокий блондин с золотыми зубами.
— За здоровье наших освободителей! — провозглашает господин Распиньяк, поднимая стакан.
Распиньяк предлагал принять американца в замке, но Сирано предпочел организовать встречу в сторожке лесника, в конце парка. Совсем рядом лес и, кроме того, не нужно будет опасаться болтливости слуг. Всегда очень дотошный в вопросах безопасности, Чарли сам позаботился о том, чтобы обеспечить американцу спокойный отъезд до наступления рассвета. По части устройства всего остального он рассчитывал на Лусто.
— Сколько у вас людей в этом районе? — спрашивает американец.
— Ему можно говорить все, — подсказывает Сирано, подмигивая Лусто.
— Сто человек в маки и еще несколько групп в деревнях.
— А сколько тех?
— Кого тех?
— Коммунистов.
— Значительно больше, чем нас. Но там не одни только коммунисты.
Чарли наклоняется к американцу, чтобы дать ему, очевидно, кое-какие разъяснения.
— Я просил их начальника встретиться со мной, — вставляет Сирано. — Кстати, что он ответил?
— Он согласен.
— Где вы его видели?
— На его КП.
— А где находится его КП?
— На плато, примерно, в двадцати километрах от Мюссидана, — отвечает Лусто, вспоминая, что обещал Марсо не уточнять место их свидания.
— Мюссидан? — переспрашивает американец. — Это не там ли, где была стычка с немцами?
Лусто рассказывает все, что ему известно о подробностях боя.
— И вы говорите, что после этого немцы расстреляли свыше пятидесяти заложников? — спрашивает Чарли.
— Этого следовало ожидать, — замечает Распиньяк.
— Но если так рассуждать, то и действовать нельзя! — возражает Лусто.
— Во всяком случае, — говорит Сирано, — немцы, несмотря на их свирепость, не посмели повторить там Орадур.
— Вот такими действиями, как в Мюссидане, — заявляет Лусто, — и следует мстить за Орадур. Это особенно важно, если учесть, что в Нормандии сейчас идут ожесточенные бои, немцы контратакуют… Все, что мешает прибытию к ним подкреплений, приобретает исключительно большое значение.
Чарли усмехается.
— Надо при всех условиях уметь выжидать.
— Нельзя допустить, чтобы коммунисты извлекли для себя выгоду из движения Сопротивления, — добавляет американец. — Всеми вооруженными силами в департаменте должен руководить господин Сирано.
— Это как раз то, что я всегда говорил, — поддакивает ему Распиньяк. — Пора, давно уже пора стать хозяевами положения…
Лусто молчит. У этих людей, именующих себя его друзьями, есть замыслы, которых нет в его крестьянской голове. Не рано ли думать о власти, если в Дордони еще сидит враг, сеющий смерть? Прежде всего надо изгнать врага! В голове Лусто неотвязно звучит одна фраза Марсо: «…в этой новой Франции… богачи и маркизы лишатся всех своих преимуществ…» Распиньяк — маркиз; а Вильнуар, которого называют Сирано, — промышленник из Перигё, богач. Распиньяк сначала восхвалял Петэна, но Сирано, правда, всегда поддерживал де Голля. Кроме них, здесь присутствуют еще двое: один пересек Ламанш, другой преодолел океан. С тех пор как Лусто знает Чарли, тот не щадит своих сил и как будто не ведает страха. А этот американец с лицом невинного младенца невольно располагает к себе… Почему же в таком случае Лусто испытывает в их присутствии какое-то стеснение?
— Мы прибыли к вам, чтобы освободить Францию, — объясняет Чарли, — а не для того, чтобы играть на руку коммунистам.
В этом Лусто теперь убежден. Он вспоминает холодность Чарли в тот день, когда он, Лусто, предложил передать Бастиду оружие, хранившееся у Кулондра; гнев Сирано по поводу ухода Пораваля к франтирерам… Но тогда Лусто разделял еще отчасти их недоверие к Ф.Т.П. Он думал, что «Тайная армия» станет единственной силой, борющейся во имя Франции. А сегодня вечером он начинает сомневаться в этом… Насколько проще оказывать сопротивление врагу вместе с такими людьми, как Кулондр!…
