— А как же я? — сказал Пепи. — Завтра мне отсюда уезжать. Если вы переполошите всю округу, я застряну в карантине и до смерти не выкарабкаюсь отсюда.
— Вот что я тебе скажу, — Оскар наклонился к нему. — Мы должны были доложить комендатуре о тифе еще сегодня утром. Но старый педант Шими просит еще сутки на диагностику, а я тоже хотел бы суточной отсрочки, но не для этого. По совести сказать, я боюсь, чтобы вы, зеленые, не застряли в лагере. Одиннадцать зеленых озвереют в карантине. Без шансов на уход, без возможности спекулировать они перевернут вверх дном весь лагерь. Поэтому пусть лучше завтра убираются подобру-поздорову, а потом мы начнем свое дело.
— Вот и хорошо, — нервно усмехнулся Пепи. — А теперь скажи мне, что будет, если из этого призыва ничего не выйдет?
— Как так? Что ты дуришь? Это же верное дело.
— Не совсем, Оскар. Я только что был в немецком бараке. Писарь пришел туда из комендатуры и клялся, что рапортфюрер оказал ему: официально, мол, о призыве зеленых не получено ни строчки. Скажу вам — только это между нами, — ребята сразу стали решать, не лучше ли завтра же попроситься на внешние работы. Курить им уже нечего, в лагере скучища, а на стройке, говорят, можно раздобыть даже сало…
Старший врач переглянулся с коллегами, стараясь выяснить их мнение. Все лица были серьезны. Антонеску поднял свое римское чело.
— Не может быть никаких отговорок. Мы — врачи, и наш долг сообщить, что началась эпидемия. И очень опасная. В Варшаве мы все видели, что такое тифозная эпидемия, а ведь это было в стране, где с ней привыкли бороться. Представьте себе, что будет в Мюнхене…
Шими-бачи пожал плечами.
— Подохнет тысяча-другая немцев…
— Так нельзя рассуждать! — прервал его Оскар. — Константин прав, и мне стыдно, что я хотел ждать еще сутки. Нам ясно, что это сыпняк, и мы утром доложим о нем в комендатуре. Вопрос решен.
* * *
К ночи заключенные вернулись с внешних работ и хотели было идти прямо к кухне. Но у ворот разыгрались драматические сцены. Дело в том, что сегодня утром Копиц вызвал начальника охраны и сообщил ему, что уголь для отопления казармы не получен и пока не ожидается. Уголь надо добывать самим. А потому пусть-ка конвойные, перед тем как вести заключенных домой, поставят их где-нибудь поближе к угольному складу. Заключенные, конечно, начнут красть уголь, а конвоиры пусть закроют на это глаза. Вечером у ворот мы устроим обыск, проверим, что есть у каждого хефтлинка в карманах и за пазухой. Отнимать у них весь уголь не следует, иначе они завтра не пойдут воровать. Мы реквизируем у них две трети добычи. Одну — для папеньки-рапортфюрера, другую — для матушки-охраны, а третья пусть остается им. Так мы обеспечим топливо для казармы и для комендатуры. Verstanden?
Начальник охраны понял, и все прошло без сучка, без задоринки. Хефтлинки, правда, чертыхались, видя, что зря тащили на себе тяжелый уголь, но, когда конвойные все же оставили им кое-что, решили, что это лучше, чем ничего. По крайней мере, можно ночью хоть немножко протопить в бараках, а это очень важно, потому что все еще валит снег, и надежды на новую оттепель нет.
* * *
Фредо вошел в контору и сбросил мешок, в котором носил казенные бумаги. Писарь еще не вернулся, и Зденек, воспользовавшись его отсутствием, тотчас спросил грека:
— Ну что, есть вести от моего брата?
— Есть, у Гонзы Шульца, — ответил Фредо. — Сходи к нему. Нам с ним сегодня вечером еще надо в лазарет, к Оскару. Ты забеги туда и скажи, что мы придем после десяти, пусть Оскар ждет. Дело касается также и твоего брата, так что пошевеливайся.
Зденек выбежал на улицу и в потемках побежал вдоль очереди, которая растянулась от ворот до кухни. Он хотел вернуться в контору еще до прихода Эриха и усиленно вглядывался в лица стоявших в очереди, стараясь узнать Гонзу среди людей в мефистофельских шапочках. Сегодня раздача еды шла быстрее: выдавали картошку в мундире, люди брали ее прямо в шапки, миски были не нужны.
«Зеленые» следили за порядком. Зденек со своей чудодейственной писарской повязкой проникал через все кордоны. Бывшие «терезинцы» следили за ним завистливым взглядом — ишь ты, уже вознесся! Но Зденеку было все равно, он шел вдоль рядов и шепотом справлялся:
«Гонза Шульц! Нет ли тут Гонзы Шульца?»
Ярда взял его за рукав.
— Мы здесь. А в чем дело?
— Здорово, Гонза! Говорят, у тебя есть новости для меня. Отойдем в сторонку.
— А ужин? — проворчал Гонза. Он так и не сбежал со стройки, ни вчера, ни сегодня. А кто виноват в этом? Вот этот чертов писарь и, главное, арбейтдинст Фредо. Они так прочно вплели Гонзу в новую организационную сеть, которая возникла на внешних работах, что ни о чем ином не приходилось и думать. И все же у Гонзы отлегло от сердца, он был теперь чем-то занят, у него появилась какая-то моральная опора. Но на Зденека он все-таки дулся.
— Я стою в очереди, — отрезал он.
— Брось, пойдем, — прошептал Зденек. — Я прежде припрятывал кое-что для Феликса, теперь могу отдавать тебе.
— Не надо мне никаких подачек, я получаю еду, как все, — проворчал Гонза. — Приходи ко мне в барак. А пока подождешь!
Ему было приятно нагрубить писарю и чувствовать при этом молчаливое одобрение соседей. «Ай да он! — говорили стоявшие в очереди. — Проминент к нему подмазывается, а он хоть бы что».
— Дай мне хотя бы письмо, если оно у тебя есть, — скромно попросил Зденек.
Гонза неохотно сунул руку в карман.
— Не знаю, сможешь ли ты прочитать его. Когда нас обыскивали и отбирали уголь, мне пришлось сунуть эту бумажку в рот.
Зденек сжал в руке влажный листок.
— Спасибо. Так, значит, в бараке.
И он побежал, ему не терпелось прочитать письмо брата. Но прежде нужно было заскочить к Оскару.
Около лазарета толклись люди и лежали новые больные, которых товарищи принесли на плечах. В больничных бараках не хватало мест, и приходилось ждать, пока тотенкоманда унесет последних мертвецов. Похоже было, что за их места вот-вот начнется настоящая драка.
— Господин шеф! — раздался голос за спиной Зденека, и кто-то потянул его за полу. — Я тут принес порцию говядины под красным соусом, но никто ее не берет…
— А-а, Франтишек! — Зденек узнал старого кельнера из своего барака. Что ты принес?
— Да вот, куснула меня у Молля машина. Я там занимался тем же, чем князь Сватоплук
[27]
, - сгибал прутья. Для железобетона, знаешь?
И Франта сунул под нос Зденеку свою правую руку, обмотанную окровавленным куском бумаги.
— Пальцы?
