Тепляков сразу расположил нас к себе. Началась непринужденная беседа, комбат одновременно проверял знание Устава. Задал вопрос: «Что такое часовой?» Рядом со мной за соседним столом старослужащие Данилин и Шимкус трудились над очередным выпуском стенной газеты. Они меня толкают: «Давай, не стесняйся», а мне и хочется, и колется. Уставы к тому времени мы хорошо знали. Командир обвел взглядом нашу группу и, наверное, заметив мое замешательство, дал мне слово. Я встал, представился и бойко ответил на вопрос. И другие солдаты оказались на высоте. Уходя, командир батареи похвалил нас и пожелал как можно быстрее влиться в коллектив батареи.
В войсках перед каждым учебным годом проверялась боевая готовность, в частности подъем по учебной тревоге и выход в район сосредоточения.
Как-то во время вечерней поверки среди личного состава прошел слух: завтра дивизион поднимут по учебной тревоге. Для нас, молодых, это было очередное новшество, и мы стали расспрашивать старших товарищей, как себя нужно вести в такой ситуации. Утром нас разбудили словами: «Батарея, подъем! Учебная тревога!». Расположение стало напоминать муравейник, где каждый делал свое дело. В первую очередь занавесили окна. Соблюдалась маскировка. Я волновался, однако оделся не позднее других солдат. Взял из пирамиды рюкзак, автомат и стал в строй. Офицеры все наши действия сверяли по секундомеру.
Старшина батареи принял доклады от заместителей командиров взводов. Затем прошелся вдоль строя, кому-то из молодых помог разобраться с рюкзаком и скомандовал батарее следовать в автопарк к хранилищу самоходных установок. Там нас ожидал командир батареи. Старшина отдал рапорт о прибытии батареи. Комбат посмотрел на часы, но личному составу замечаний не сделал. Значит, батарея уложилась во время, отведенное для мероприятия.
Во главе с комбатом мы «пеше по-танковому», есть такой термин у танкистов, вышли в район сосредоточения нашей батареи. До района было километров пять. В лесу стали рыть окопы, не каждый для себя, как пехота, а укрытия для самоходок — такой глубины, чтобы эта махина могла полностью в нем поместиться. Эти капониры рыли практически до обеда. Мы старались что было сил и, конечно, устали. Комбат объявил перерыв, сам с офицерами проверил и оценил проделанную работу. Поступила команда зарыть эти окопы. «Вот это да, зачем же было тогда их рыть до седьмого пота», — мы искренне возмутились. «Если их не зарыть, то к концу вашей службы в этом районе будут одни окопы, и местному руководству это не понравится. Так что, молодежь, работаем без лишних слов», — сказал сержант Храмов. «А нужно это для сноровки и тренировки и чтобы служба медом не казалась», — добавил старшина батареи Кривопалов.
В расположение возвращались опять же с песней. В казарме почистили оружие, привели себя в порядок и услышали долгожданную команду «Строиться» для следования на обед. Даже про усталость забыли, в строй стали раньше ветеранов. «Проголодались?» — спросил старшина. «Так точно!» — ответили мы честно.
День за днем мы учились военному делу в составе батареи в основном на танкострелковом городке. Не забывали с нами проводить занятия и по наземной отработке элементов прыжка, все же мы служили в Воздушно-десантных войсках.
Как-то во время вечерней поверки в батарею зашел лейтенант Косульников, дежурный по дивизиону, и сделал объявление: завтра утром молодежь дивизиона выезжает на аэродром Кидейняй для совершения парашютных прыжков, отъезд от склада хранения парашютов. Конечно, лейтенант испортил нам настроение. Старшина тут же нам выдал теплое обмундирование и валенки. На улице была минусовая температура, да и снега было много.
Ночь была бессонной и тревожной. После подъема мы убыли на склад и загрузили в автомобиль парашюты, но перед этим каждый из нас внимательно осмотрел парашютную сумку и печать.
Затем офицеры воздушно-десантной службы провели с нами предпрыжковую подготовку. Повертелись мы на стапелях, попрыгали с трамплинов, в зимнем обмундировании это делать не очень удобно, но такие занятия необходимо проводить перед каждым прыжком независимо от профессиональной подготовки, и офицеры ВДС это держали на контроле. В армии, напомню, строгий контроль осуществляли и офицеры-политработники. Попробуй кто-нибудь из офицеров отменить или не провести политзанятия, в дивизии будет поднят большой шум с непременным, разбирательством и, возможно, с определенными оргвыводами в отношении командиров. Зато в девяносто третьем эти самые политработники без боя сдали свои крепкие позиции и первыми заняли теплые места, не забыв прихватить своих верных помощников-комсомольцев. Многие из бывших и сейчас занимают высокие чиновничьи должности, а рожи некоторых по сей день не сходят с голубых экранов. И остались в то нестабильное и безденежное для армии время практически одни строевые офицеры. И досталось же тогда им, бедолагам. Вспоминать страшно. Правда, огульно всех политработников ругать не буду, и среди них были порядочные люди. Без страха и сомнения называю их поименно: В. Гущин, Н. Горячев, В. Голубев, В. Масоновец, Л. Старченко, П. Шеметило, С. Гуринов, В. Герасимов и другие.
У офицеров воздушно-десантной службы контроль жесткий, от него напрямую зависит жизнь десантника. Сейчас стыдно вспоминать, но парашюты мы грузили медленно, без особого энтузиазма. С плохим настроением шли в столовую на завтрак. После завтрака поступила новая команда: сегодня выезд на прыжки из-за погодных условий отменяется. На душе стало веселее. Еще бы, отменили прыжки. Так повторялось несколько раз. Парашюты загружали, а потом разгружали. Но все же установилась безветренная прыжковая погода, нас вывезли на аэродром. Каждый надел на себя парашюты, построились по кораблям. Хочу обратить внимание на существующий строгий контроль за подготовкой к прыжкам и проверку парашютиста непосредственно перед совершением прыжка. За мою более чем тридцатилетнюю службу были единичные случаи отказа парашюта, которые повлекли за собой гибель парашютиста. Предпосылок к ЧП было много, особенно когда проходила массовая выброска десантов, по нескольку тысяч человек, не только в светлое, но и в темное время суток. Однако благодаря смелым и умелым действиям десантников в воздухе все оканчивалось благополучно. В этом и есть немалая заслуга офицеров воздушно-десантной службы.
К сожалению, остались в памяти два трагических случая, связанных с гибелью большого количества десантников. Первая трагедия произошла в 1968 году над Калужской областью в районе населенного пункта Юхново. «Ан-12» перевозил курсантов нашей учебной дивизии (77 человек) из Литвы в Москву для участия в показательном занятии министру обороны. В это время на такой же высоте из Нежино (Украина) летел «Ил-14» с одиннадцатью пассажирами на борту, также в Москву. И над Юхново маршруты полета самолетов пересеклись. Пассажиры обоих самолетов погибли. Помню, а я уже служил лейтенантом в Фергане, как собирались деньги на памятник в Юхново, который стоит и поныне, напоминая о той страшной трагедии, которая произошла по вине диспетчерской службы.
Вторая трагедия произошла в конце 1989 года, около Сумгаита. Десантники благодаря миротворческой миссии предотвратили истребление армянского населения, проживавшего в Азербайджане. После выполнения правительственной задачи десантники самолетами возвращались в свою 98-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию в Болград. Один «Ил-76» с ротой десантников на борту взлетел с аэродрома Насосная и через несколько секунд рухнул в Каспийское море недалеко от берега. Погибли все десантники и члены экипажа. Об этой тоже страшной трагедии напоминает памятник, воздвигнутый на территории тогдашнего 299-го гвардейского парашютно-десантного полка. Почему тогдашнего — теперь это территория Украины, и в том военном городке живут чужие для нас солдаты. Российских десантников передислоцировали в Иваново, а кто присягнул на вечную верность Украине, стали в одночасье десантниками-хохлами. Таких было немного. Через пару лет в Болграде от десантников осталось одно название. Все перемешалось, и что за войско сейчас в тех военных городках располагается, сам господь бог не разберется. Жаль пенсионеров-десантников, которые там остались. Деваться им было некуда, а, если честно, они никому не были нужны, их там российское правительство бросило.
