Все это нам, пацанам, вдолбил в голову фронтовик, отставной майор артиллерии Савченко. Он преподавал не только военное дело, но и математику. Человек строгих правил, но справедливый. С нами разбирался сам без родителей. Мне бы отец наверняка накостылял прилично, если бы Савченко рассказал об очередном мною выкинутом финте.
Вообще-то я рос шустрым малым. Себя в обиду не давал. До пятого класса учился хорошо, а вот с пятого по восьмой ни шатко ни валко. В шестом даже забуксовал. А вот с восьмого по десятый, по словам отца, меня как будто бы подменили — взялся за ум. Однако оставался непоседой.
Во дворе школы оставались не убранные с осени цветочные клумбы, а на них высохшие высокие стебли каких-то цветов. Мы стали выдергивать их и, раскручивая, пытались бросить как можно дальше — спонтанные соревнования, метания комьев земли на дальность.
Настала моя очередь. Д вытащил из земли высокий стебель с комом земли на конце и раскрутил его. Стебель неожиданно обломился, ком земли изменил траекторию полета и угодил в мимо проходившую жену директора школы. У меня душа ушла в пятки. Я сразу же извинился перед учительницей. Возможно, все бы и обошлось, но за всем этим из окна своего кабинета наблюдал директор школы. Конечно, велено было завтра в школу явиться вместе с отцом. Вот этого я боялся больше всего.
Обещал было директору прополоть все клумбы, но он в своем решении был непреклонен: какой-то сопляк обидел его жену.
Два дня я пропускал уроки, но в конце концов эта история дошла до отца. Всыпал он мне по самую завязку. И сказал: «Передай директору! В школу не приду, боюсь, что узнаю намного больше о тебе, поберегу сердце».
Воспоминания детства прервал сигнал горниста. К начальнику эшелона вызывали старшин батарей. По каким-то для нас непонятным причинам отправка эшелона задерживалась, но командование об этом было заранее проинформировано и приняло решение кормить личный состав в эшелоне. Многие военнослужащие уже отдыхали и от каши отказались. У нас же, молодых, был зверский аппетит, и мы с удовольствием навернули по две порции. Иногда в поле на занятиях так здорово есть хочется, аж кишки марш играют. Посмотришь на часы, а до обеда еще очень далеко. Только где-то через полгода организм приспособился к армейскому распорядку, а до этого хоть ночью разбуди и спроси: «Есть будешь?» «Буду», — отвечу. За свою солдатскую службу рядовым солдатом ВДВ не припомню ни одного случая, чтобы кто-то из старослужащих солдат обидел молодого солдата, или, еще хуже, чтобы его обжали в солдатской пайке. Наоборот, нам доставалось каши всегда больше. И прошло не более десятка лет после моей солдатской службы, как можно уже было услышать, что в таком-то подразделении обижают молодых солдат.
Такие случаи строго пресекались командирами, но эта эпидемия стала проникать во все Вооруженные силы.
Наконец раздался долгожданный гудок паровоза, и тотчас эшелон тронулся, поскрипывая всевозможными сцепками, начал отходить от станции погрузки. Медленно проплывали аккуратные домики небольшого, хорошо освещенного литовского поселка. Эшелон в пути находился всю ночь, делал остановки, пропуская пассажирские поезда, хотя до станции назначения было не более двухсот километров. К утру эшелон подошел к какой-то маленькой грязной станции и остановился. Началась обычная суета разгрузки. Мы оставили обжитый за ночь вагон, не забыв оставить там все в порядке. Меня и Рудько как дневальных по вагону оставили дожидаться прибытия представителя военных перевозок. Так было заведено в целях сохранения военного имущества. Представитель долго ждать не заставил, придирчиво осмотрел вагон. Мы с Николаем время Даром не теряли, вагон подмели, доски расставили по местам, буржуйку затушили, и он нас отпустил с миром. Как только мы стали в строй, последовала команда: «Шагом марш!» И мы с песней зашагали в пункт сбора артиллерии, самоходные установки по давно проторенной колее, минуя населенные пункты, во главе с офицерами тронулись в путь. Мне тогда казалось, что в армии без песни ну никак нельзя. В столовую с песней, передвижение по военному городку с песней или строевым шагом. В походе тоже с песней.
С песней мы прошли город Гусев. Население приветливо встретило нас. Ребятишки пристраивались к нашему строю, старались маршировать, подражая нам. Думал, после войны здесь остались жить немцы, но не тут-то было. Они оставили эти места, а их дома заняли приезжие, или, как их еще называли, завербованные в Калининградскую область из разных областей Советского Союза. Многие дома, между прочим, были обшарпаны. Дороги неважные, правда, в некоторых местах брусчатка как напоминание о том, что здесь когда-то жили немцы и был надлежащий порядок. Какой хозяин, такой и дом. Прошли пешком около восьми километров и в ближайшей роще увидели торчащие стволы гаубиц артполка и наших самоходок. Конечно, мы немного устали. Тем более после переезда, и сразу марш.
По прибытии в лагерь нас встретил старшина и определил каждому взводу лагерную палатку, потом сказал, чтобы готовились к обеду. Кто-то из старослужащих пошутил, а когда будет завтрак? «Сухим пайком и по дембелю!» — отреагировал на шутку старшина.
После обеда всей батареей стали обслуживать самоходки и готовить вооружение к предстоящим стрельбам. Мне понравился процесс выверки орудия, я с удовольствием в этом помогал Чувашову. После обслуживания техники и вооружения комбат объявил, что наша батарея завтра первой начинает боевые стрельбы. «Прошу всех настроиться и помнить о взятых обязательствах. Отпускные документы многих вот здесь», — он похлопал рукой по командирской сумке. Личный состав от удовольствия загудел. После ужина в палатку зашел Пантелеев, чтобы еще раз обсудить вопрос о правилах стрельбы и о теории с командирами установок и наводчиками орудий.
Утром нашей батарее предстояло сделать первый выстрел. Конечно, всем хотелось попасть непременно в цель. По солдатским меркам первый выстрел был самым ценным, если снаряд попадал в цель, командиру и наводчику независимо оттого, кто стрелял, объявляли отпуск с поездкой на родину сроком на десять суток. Стимул был огромный, но, увы, не каждый был удачлив.
На следующий день рано утром батарея была уже на стрельбище; нам, молодежи, доверили вести наблюдение за мишенной обстановкой и местностью, чтобы местные жители случайно не забрели на танковую директрису, хотя они всегда накануне стрельб оповещались через местные органы власти. Были случаи, когда заблудившиеся жители попадали в район проведения стрельб. Чтобы Избежать неприятных последствий, выставлялось оцепление и наблюдатели. Нам выдали бинокли, мы повесили их на грудь — настоящие командиры, да и только. Позже мы узнали правду: командиры не стали рисковать результатом, и на день стрельб нас от исполнения обязанностей освободили. Командир, как всегда, прав.
Стрельба проходила организованно. Орудия били точно по целям. Выстрел слышался мощно и громким эхом раскатывался по Калининградской области.
На следующий день боевые стрельбы продолжились, а мы сами стали готовиться к стрельбе, только наше упражнение было менее сложным. В ствол нашего 85-мм орудия вставляли 23-мм пушку. Из нее нам предстояло уничтожить безоткатное орудие, а из пулемета поразить пулемет и расчет противника.
