Всего в крепости собралось около 1700 человек при четырех полевых орудиях, это в дополнение к трем старым пушкам, установленным на валах. Да еще удалось привлечь несколько сот плохо обученных местных ополченцев из армян. Нужно сказать, что все население с большим пониманием отнеслось к военным приготовлениям русских, ворчали только местные татары, не скрывавшие радости по поводу скорого появления персов, за что и поплатились: отчаянные крикуны были изгнаны из крепости.
Воспользовавшись некоторой заминкой в военных действиях, Реут решил пополнить военные и продовольственные припасы, для чего отправил охотников в Чинахчи за оставленным там имуществом. Несколько удачных поездок позволили привезти зерно и фураж, однако в связи с известием о приближении персидской армии больше такой возможности не представлялось.
24 июля стало известно о разгроме батальона Назимова, а утром 25-го гарнизон зачернел от приближающихся персидских полчищ. Тогда же подошли казаки с урядником Корнеичем, который известил Реута о случившемся с ними происшествии и содержании приказа Ермолова.
– Припоздали вы с сим приказом, рад бы исполнить, да супостат мешает, – показал он на врагов. Потом понизил голос и сказал: – Ты про этот приказ молчи и своим накажи, чтоб не болтали, нет нам сейчас никакого резона, чтобы смущать народ отступными речами, понял?
– Как не понять, ваше высокоблагородие, – ответил Корнеич, – наша вестовая служба такая: передал и забыл.
Только теперь подошел Реут к дочке и увел к себе, где она ему рассказала о происшедшем.
– Не иначе как Бог тебя оберег, – вздохнул он, представив, что бы случилось, окажись она в составе разгромленного батальона, и тут же прорвалась заглушенная радостью встречи отцовская тревога: – Али молодой офицерик сманил? – Девушка зарделась и метнула в отца рассерженный взгляд. – Ну-ну, не пепели, человек-то хоть стоящий?
– Если персы его одного на наш десяток сменяли, наверное, стоящий...
В крепости сыграли тревогу. Реут собрал офицеров и объявил приказ об осаде, который заключил словами:
– Я совершенно уверен, что всякий из моих сотоварищей по долгу присяги, чести, преданности государю и любви к отечеству неизменно будет исполнять свою обязанность, не щадя себя до последней капли крови, имея в виду непременное правило – победить или умереть и тем заслужить бессмертную славу.
Далее распорядился в соответствии с объявленным приказом, развел людей по местам, а Корнеича с казаками отправил в соседнюю деревню, расположенную над Шушой. Казаки, сказал, за стенами сидеть не привыкли, больше в поле промышляют, вот и порезвитесь, а заодно тамошних удальцов подучите.
На другой день перед воротами крепости предстал персидский представитель в форме явно с чужого плеча: красном мундире и золотыми аксельбантами. Со стен к нему долго присматривались, комендант майор Челяев все порывался выйти на переговоры, но Реут не пустил под предлогом, что персов нельзя баловать такой представительной фигурой. Пошлем-ка, решил, лучше капитана фон Клюгенау, этот немчура порядок знает и, если что не так, живо его наведет.
Клюгенау – природный австрияк, перешел на русскую службу в 1814 году. И хотя служил нам уже долго, своих привычек не растерял: вышел навстречу представителю твердым гусиным шагом, вперил в него немигающие оловянные глаза и грозно вопросил: кто таков? Тот растерянно представился торговым армянином из Астрахани, которому поручили вести переговоры с осажденными по причине знания им русского языка. Он собрался было приступить к делу, но Клюгенау решительно оборвал его:
– Русские не привыкли разговаривать со всякой ряженой швалью. Так своим ханам и передай!
Повернулся, как на параде, и тем же гусиным шагом промаршировал в ворота крепости.
Все осталось на своих местах: русские продолжали укреплять крепость, персы обживались на новом месте, расставляли орудия и приступили к земляным работам. Похоже, что они чего-то ожидали. Спустя два дня дали знать о прибытии нового парламентера, им оказался уже знакомый нам Мирза-хан. На нем была богатая персидская одежда, чалма, украшенная драгоценными каменьями; роскошная, выкрашенная хной борода обрамляла холеное лицо – словом, весь вид не оставлял сомнения, что интересы персидской стороны представляет на этот раз важный сановник. Наши были вежливыми, но особенно не церемонились – завязали ему глаза и провели в крепость.
Перс знал толк в переговорах, держался уверенно и вместе с тем не раздражал русских высокомерием. Он сказал, что персидская сторона знает о приказе Ермолова, чтобы русские отходили к Шумле, поэтому не будет препятствовать в его выполнении. Более того, она поможет с вывозом имущества, для чего предоставит свой транспорт. От русских требуется только одно: оставить Шушу и находящиеся в ней пушки.
Реут казался несколько озадаченным.
– Чем объяснить подобные благодеяния?
– Вы нашли хорошее слово для обозначения действий моего правительства, – сказал Мирза-хан. – Наш шах, да продлит Аллах годы его лучезарного правления, намерен пересмотреть статьи Гюлистанского договора и вернуть себе уступленные вам ранее земли. Как только наши войска достигнут прежних границ, война будет закончена. Мы не хотим озлоблять нашего великого северного соседа излишними жертвами и наносить ущерб его армии, мы говорим просто: отдайте наше и спокойно возвращайтесь в свои земли, чтобы жить с нами в мире и согласии.
Реут подумал и сказал:
– Я ничего не знаю о приказе генерала Ермолова, на который вы ссылаетесь...
– Нет ничего проще! – воскликнул перс. – Я пришлю вам этот приказ вместе с офицером, который его вез. Обстоятельства сложились так, что мы ознакомились с ним первыми.
– Что ж, – заключил Реут, – покажите нам сей приказ, а затем мы продолжим переговоры.
– Хорошо! – согласно хлопнул в ладоши мирза и его с прежними предосторожностями вывели за ворота крепости.
На следующий день он появился снова, на этот раз в сопровождении поручика Болдина, который выглядел, в общем-то, прилично, форму и знаки отличия имел неповрежденные. Он уединился с Реутом, который после короткого разговора вернулся к персу и объявил, что ознакомился с приказом генерала Ермолова, который действительно в случае появления значительных вражеских сил предписывает ему оставить Чинахчи. Он, полковник Реут, это и сделал. Но теперь, заняв здешнюю крепость, не может оставить ее без нового приказа и, пока он не последует, будет защищать ее, как велит присяга, данная государю и отечеству.
Перс был вовсе неглупым человеком и понял, что спорить в данном случае явной проволочки не имеет смысла.
– Тогда пусть говорят пушки, – объявил он и отправился восвояси.
А Реут поручил коменданту крепости допросить Болдина обо всем увиденном во время пребывания в плену и пошел по своим командирским делам.
Майор Челяев, – человек видный и решительный, начал расспрашивать Болдина, как ему велели. Да только ничего особенного сообщить тот не мог, ибо содержался в строгой изоляции и лишь однажды подвергся допросу со стороны Шах-заде, командовавшего передовым войском Аббас-Мирзы. Болдин и тому не мог ничего сказать интересного, потому был оставлен в покое и иначе как на разменную монету не годился. Кое-что, однако, он успел заметить и, поскольку учился артиллерийскому делу, обратил внимание на весьма удачное расположение нашей крепости, стены которой были воздвигнуты на таких высоких склонах, что снаряды вражеских пушек не могли причинить особого вреда внутренним строениям: они либо натыкались на стены, либо перелетали их и попадали в нависшие скалы. Правда, в персидском лагере много говорили о каком-то новом чудо-оружии, привезенном под крепость. Это нечто вроде особых пушечных ядер, которые летают сами по себе по каким угодно траекториям и могут доставать цели за разными укрытиями. Одна беда: у персов нет умельцев, управляющих таким оружием, поэтому они ждут английских офицеров, способных научить их.
