Южная пирамида камней? Я почувствовал слабость в ногах. Неплохое название для почтовой марки, но как найти ее среди тысяч миль пустого пространства?
— Мне не хочется отсылать тебя обратно через Песчаное море, — сказал Джейк. — Поверь, это не сомнение в твоих силах. С Панчем и Олифантом ты бы справился с такой задачей. Но я боюсь, что ваши следы или сам патруль будут замечены с воздуха. Пока, тьфу-тьфу, нам везет. Я не люблю искушать удачу. Ваша поездка к Южной пирамиде камней тоже довольно рискованна. Вокруг Кафры рыщут немцы и итальянцы. Так что будь очень внимателен.
Я понял, что Джейк не сердится на меня — ни лично, ни профессионально. Его внимание было сфокусировано только на миссии.
— Ты забросил уже что-нибудь в живот? — спросил он.
Когда я покачал головой, он велел дежурному по кухне накормить меня. Ужин завершился стаканчиком рома. Отпустив Колли с теплым рукопожатием, Исонсмит прогулялся со мной к дальнему борту его грузовика.
— Чэпмен, ты же офицер. Тебя учили нормам поведения. Если ты чего-то не знаешь, то лучше не выставляй себя знатоком. Я дам тебе один совет. Никогда не исправляй ошибку, совершая еще больший промах.
Он по-дружески положил ладонь на мое плечо.
— Езжай к Южной пирамиде, загрузись горючим и возвращайся обратно. Эта работенка по плечу даже курьеру «Дейли Экспресс».
Я начал благодарить его, но он не захотел слушать меня.
— Странным образом твоя ошибка сблизила нас с тобой, — сказал он. — Мы все совершили нечто подобное. Теперь тебе нужно исправить свой промах. И добро пожаловать в наш клуб.
4
Джейк лично проверил комплектацию и состояние грузовиков, на которых мы отправлялись к Южной пирамиде камней. На рассвете он приказал перенести все лишние патроны и взрывчатку в машины его патруля. Он мог найти им лучшее применение, чем мы. Джейк еще раз повторил мне и сержанту Уоннамейкеру ориентиры и маршруты к северному ПН — пункту назначения в Хатиет-эль-Этла, где мы должны были объединиться с его отрядом при возвращении от Южной пирамиды. Джейк дал нам пять дней на дорогу. Горючего хватало только на путь до временного склада, плюс несколько галлонов на поиски места и непредвиденные случаи.
— Это будет вам хорошим стимулом, — вполне серьезно сказал Джейк.
Он сберегал ресурсы для основной операции. В последний момент, пока мы ожидали восхода солнца, Ник Уайлдер и сержант Кехое подкинули нам пару полных немецких канистр. Мы закрепили их в кузове у запасного колеса за командирским сиденьем.
Моя команда на «Те-Ароха IV» состояла из Панча и Стэндаджа. Чтобы облегчить вес машины, Джейк забрал Олифанта и сержанта Покорни из САС, который не захотел отвлекаться от основных действий. В связном грузовике остались Уоннамейкер, Грейнджер и Дюрранс. Исонсмит забрал стрелка Маркса себе. Мы позавтракали беконом, бисквитами, консервированными персиками и горячим сладким чаем, подбеленным сгущенным молоком. Затем, как только солнце поднялось достаточно высоко, чтобы отбрасывать тень на солнечном компасе, наша группа отправилась в путь.
Навигация в пустыне и в море почти одинакова. Поскольку и здесь и там очень мало ориентиров, штурманы используют небо. При этом применяется одна и та же техника: когда вы находитесь в движении, путь определяется по компасу; а во время остановок — по прохождению солнца и звезд. Нашим штурманом был Стэндадж; Панч отвечал за оружие; я вел машину. Солнечный компас представляет собой диск трех дюймов диаметром, размеченный на 360 градусов и установленный горизонтально на приборной доске между водителем и штурманом. В центре диска возвышается вертикально поднятый, тонкий металлический столбик. Он отбрасывает тень, как на солнечных часах. Штурман поворачивает диск таким образом, чтобы тень падала на нужное значение. Каждые полчаса он вносит корректировку на несколько градусов, согласуя диск с положением солнца на небе. Управляя грузовиком, водитель следит за тем, чтобы тень столбика не двигалась. Это не так просто, как кажется. Стэндадж считался хорошим штурманом. Он обучался у Майка Сэдлера (лучшего из всех), сопровождавшего теперь команду майора Мейна. Самая большая проблема в пустынной навигации заключается в том, что грунт никогда не бывает абсолютно ровным — вы не можете удерживать один и тот же курс, как это делается в море. Когда грузовик взбирается на холмы или петляет по солончакам, выискивая проходы, штурман должен постоянно производить в уме довольно сложные расчеты. Ошибка в один градус на расстоянии ста миль уведет вас от цели на три мили. А это вопрос жизни и смерти. Стэндадж не отрывал глаз от компаса, спидометра и часов. X минут в направлении Y на скорости Z — вот ад, в котором мы оказались. Каждый раз, когда я отклонялся на полградуса, штурман бросал на меня свирепый кровожадный взгляд.
— Эта канитель доведет нас до ручки, — выругался Панч, когда мы остановились залатать проколотую шину и подкачать колеса.
Он имел в виду, что жар солнца и трение о раскаленную землю заставляло воздух в шинах расширяться. Давление в них увеличивалось неравномерно: одно колесо могло показывать 1 атмосферу, другое — 2,5. Перед каждым стартом Стэндадж замерял точное время. Я сидел и ждал его сигнала. Он говорил: «Поехали», и мы начинали движение. Сержант Уоннамейкер вел собственный навигационный журнал, где отмечал направление, градусы, время и расстояние.
Я никогда не видел такую пустыню. Машина двигалась по гладкой поверхности, словно по линолеуму. Если бы у нас был реактивный двигатель, мы могли бы перемещаться со скоростью триста миль в час. Невыразительная плоская равнина скрадывала чувство скорости. Время тянулось, как резина. Минуты казались часами, и наоборот.
Не помню, по какой причине, но я начал рассказывать Стэндаджу об Эйнштейне. О теории относительности, которую нам преподавали в колледже на курсе физики.
— Допустим, человек в лифте спускается вниз со скоростью света. В его руках находится выключенный электрический фонарь, который нацелен в пол. Вопрос: если человек включит фонарь, то с какой скоростью свет дойдет до пола?
— С удвоенной скоростью света, — ответил Стэндадж.
Я сказал, что это был и мой ответ. Но, оказывается, нет! Ничто не может двигаться быстрее скорости света — даже во время путешествия со скоростью света.
— Как-то все запутано, — проворчал Стэндадж.
На этом наша научная дискуссия закончилась. Пустыня теперь бугрилась низкими базальтовыми останцами, с одной стороны которых тянулись длинные песчаные скаты, нанесенные ветром. Мы огибали их — не по широкой плавной дуге, а по ломаной кривой, чтобы сохранять расчеты верными. Через двадцать миль горы стали выше и острее, образуя преграды, в которых нам приходилось находить лощины и проходы. Скорость и направление менялись каждые пять минут. Это начинало тревожить нас. При почти нулевой влажности трудно было сказать, какая температура нагнеталась южным ветром. Наши мозги варились под арабскими головными уборами — точнее, под теми пародиями на keffiyehs, которые мы соорудили из тряпок и полосок ткани. Левым ухом я слышал, как в двух канистрах за командирским креслом плескался бензин, отданный нам Ником Уайлдером и сержантом Кехое. Мой взгляд был прикован к солнечному компасу. В пустыне так пусто и гладко, что вам не обязательно смотреть вперед. Я подсчитывал в уме время и оставшееся горючее. Сто шестьдесят миль до Южной пирамиды на скорости двадцать миль в час. Это примерно восемь часов езды. Мы отправились в путь в 07:10. С учетом двух часов на полуденную лежку и получаса на чай и обед, мы могли достигнуть нашей цели около 17:40. На 25 октября закат намечался в 19:51. То есть у нас имелся час дневного света на поиски склада. Нога сама надавила на педаль «газа».
