Вот что происходит с запаниковавшим ныряльщиком, попавшим в беду внутри затонувшего судна.
Темп его сердцебиения и дыхания ускоряется. На глубине 200 футов, где каждый вздох, наполняющий легкие воздухом, должен быть в семь раз больше объема, который нужен на поверхности, запаниковавший ныряльщик может исчерпать запас воздуха в баллонах так быстро, что стрелки на его манометрах начнут опускаться в красный сектор прямо у него на глазах. Это зрелище еще больше ускоряет его сердечный ритм и дыхание, что, в свою очередь, уменьшает время на то, чтобы решить проблемы. Более интенсивное дыхание означает более серьезное состояние азотного наркоза. Наркоз увеличивает панику. Это уже заколдованный круг.
Он реагирует на панику мгновенно и энергично. Но в глубоководном месте кораблекрушения, где каждая опасность влечет за собой другую, отчаяние ныряльщика настежь открывает двери перед катастрофой. Потерявшийся ныряльщик, впавший в панику, например, начнет метаться в разные стороны, чтобы найти выход. Его движения поднимут клубы ила, что ухудшит обзор до такой степени, что он ничего не будет видеть. Ничего не видя вокруг, он начнет искать выход с еще большим отчаянием; в этих метаниях он может запутаться в каких-нибудь проводах или сдвинуть с места тяжелый предмет, висящий у него над головой. Он дышит еще тяжелее. Он видит, как его манометры показывают резкое падение давления воздуха в баллонах.
Конечно, ныряльщик может попытаться попросить о помощи. Под водой звук хорошо распространяется, однако почти невозможно определить направление, так что, даже если кто-то услышит его крики, вряд ли можно будет определить, откуда они раздаются. Когда человек попадает в западню на затонувшем судне, его мозг начинает выдавать декларации, а не идеи: «Я умру! Выбраться! Выбраться!» Ныряльщик умножает усилия. Иголки наркоза впиваются глубже. Тьма. Вероятно, это конец.
В 1988 году Джо Дрозд, опытный ныряльщик из Коннектикута, поднялся на борт «Искателя», чтобы исследовать останки «Андреа Дориа». Это был его первый поход к знаменитому месту кораблекрушения — его сбывшаяся мечта. Чтобы обеспечить безопасный спуск, он добавил третий баллон с воздухом (небольшой запасной баллон, или «пони-боттл») к своему обычному комплекту дублей. «На всякий случай», — решил он. Дрозд и еще два ныряльщика проникли в обломки сквозь «дыру Гимбела», удобный прямоугольник, проделанный в отсеке первого класса в 1981 году Питером Гимбелом, наследником огромной сети универмагов Гимбела. Вход чернеет на фоне темно-зеленых глубин океана и идет прямо вниз на 90 футов — зрелище, от которого застывает кровь даже у самых опытных подводных пловцов.
Вскоре после проникновения внутрь судна, на глубине примерно 200 футов, один из комплектов регулирующих клапанов на спине Дрозда запутался в 90-футовом желтом полипропиленовом шнуре, который оставил после себя в качестве ориентира другой ныряльщик. В идеальных условиях ныряльщик попросил бы своих партнеров распутать его. На глубине 200 футов, когда в действие вступает наркоз, условия никогда не бывают идеальными. Дрозд потянулся за ножом; чтобы обрезать шнур и освободиться. Но вместо того чтобы протянуть правую руку, как он всегда делал, он схватил нож левой рукой, возможно, потому, что запутался именно с этой стороны. Неуклюжее потянувшись для того, чтобы перерезать запутавшийся шнур, он случайно надавил на выпускающий клапан своего сухого гидрокостюма, чего он никак не ожидал. Когда Дрозд перерезал поймавший его шнур, воздух из его гидрокостюма начал выходить, придавая ему отрицательную плавучесть. Он начал тонуть. С глубиной возросло действие наркоза. Наркоз стучал в его ушах, как огромный барабан.
Падая, Дрозд стремительно приближался к умственному тупику. Каждый раз, когда он тянулся, чтобы обрезать шнур, он выпускал больше воздуха из своего гидрокостюма и становился тяжелее. Наркоз нарастал, блокируя нормальные мысли, например, о том, чтобы переложить нож в другую руку. Дыхание участилось, наркоз усиливался. В нарастающем кризисе своего положения Дрозд полностью израсходовал воздух в первом из спаренных баллонов и ошибочно переключился на «пони-боттл», вместо второго, полномерного баллона. Несколько минут спустя Дрозд освободился от шнура. Примерно в это же время два его партнера поняли, что он попал в беду, и поплыли к нему на выручку Наркоз свирепствовал, его сухой гидрокостюм обтянул его еще сильнее, тело погружалось все стремительнее, и он истратил весь воздух из того, что он считал вторым основным баллоном.
Напарники нашли его. Один из них схватил Дрозда и попытался выплыть с ним из «Дориа», но после потери воздуха из гидрокостюма Дрозд был тяжелым, как свинец. Ныряльщикам надо было что-то предпринять, чтобы не дать Дрозду опуститься глубже. Один наполнил собственный гидрокостюм дополнительным воздухом, увеличив свою плавучесть, чтобы схватить Дрозда и выплыть с ним из останков «Дориа». Но теперь, почти лишенный воздуха и верящий, что оба его основных баллона пусты, Дрозд был охвачен настоящим ужасом. Он брыкался и толкал своих спасителей, в результате чего ныряльщик, уцепившийся за него, потерял захват. Этот ныряльщик, имевший теперь чрезмерную плавучесть и отпустивший отяжелевшего Дрозда, служившего ему противовесом, пулей вылетел из входа в «Дориа» и устремился к поверхности океана, не имея возможности при таком резком подъеме выпустить воздух из гидрокостюма, который надулся и сделал его плавучим. С каждым футом он поднимался на меньшую глубину с меньшим давлением. Вскоре этот ныряльщик оказался на глубине 100 футов и продолжал лететь наверх к солнцу. Если он вынырнет на поверхность без декомпрессии, он может пострадать от серьезного повреждения центральной нервной системы или погибнуть. Он не мог ничего сделать, чтобы вытравить воздух из гидрокостюма во время этого стремительного подъема. Якорного каната нигде не было видно, и он продолжал подниматься.
А там внизу, внутри «Дориа», Дрозд выплюнул регулятор изо рта (физиологическая реакция, порожденная слепой паникой), и ледяная соленая вода стала проникать в его легкие. Он стал рефлекторно ловить ртом воздух. Его туннельное зрение сузилось до полной темноты. Оставшийся партнер предложил Дрозду свой запасной регулятор, но Дрозд, все еще с ножом, дико замахал на него руками, его мозг был распылен в миллионы направлений; наркоз был в полной, безумной силе. Затем Дрозд развернулся и поплыл вниз, вглубь останков, с полным баллоном воздуха за спиной, без регулятора во рту, все еще отбиваясь от кого-то руками, разрезая океан на клочья. Он продолжал плыть, пока не исчез в черноте затонувшего судна, — оттуда он никогда уже не вернулся.
Другой ныряльщик, оставшийся на глубине, также пораженный наркозом и ужасом происшедшего, был близок к панике. Он проверил приборы и убедился в том, чего больше всего боялся: он давно исчерпал лимит времени и должен был начать декомпрессию. Он приступил к подъему, полагая, что он единственный из троих, оставшийся в живых.
К счастью, со вторым напарником произошло чудо. На глубине примерно 60 футов ему удалось стравить воздух из гидрокостюма и замедлить подъем. В тот же момент он заметил якорный канат — поддержку в океане от самого Бога — и поплыл туда. Он ухватился за канат, как за самую жизнь. Он был спасен, он выжил и не пострадал. Ныряльщик, который до последней минуты пытался помочь Дрозду, завершил декомпрессию и тоже выжил, обезумевший от страха, но невредимый. Дрозд погиб, имея полный баллон воздуха за спиной.
