Если дело простое, кто-то другой его уже сделал.
Если ты идешь по чужим следам, то избегаешь проблем, которые тебе полезно решить самому.
Совершенство рождается из тщательной подготовки, увлеченности, концентрации и упорства. Упусти что-то одно — и станешь посредственностью.
Очень часто жизнь предлагает моменты принятия больших решений, перекрестки, на которых человек должен решить, остановиться ему или идти дальше; человек будет вечно сталкиваться с такими моментами.
Проверяй все: не принимай все так, как тебе кажется или как тебе говорят.
Легче всего жить на основе решения, которое зиждется на честном понимании добра и зла.
Тот, кого убивают, — это, как правило, тот, кто боится. Остается в живых парень, которому уже все равно, который говорит: «Я уже труп. И вообще, жив я или мертв, не имеет значения. Важно только то, чтобы я сам себя уважал». Это самая большая сила в мире.
Самое худшее из всех возможных решений — это сдаться.
Четыре месяца Чаттертон раздумывал о том, как правильно и неправильно жить, и продолжал вырабатывать свои принципы. Один патруль передавал кровавую эстафету другому, люди гибли, а его вера укреплялась. Он начинал думать, что именно за этими принципами отправился во Вьетнам, что, когда он ребенком вглядывался в бесконечность Атлантики и был уверен — мир гораздо больше по другую ее сторону, именно эти идеи взывали к нему, идеи о том, как должен жить человек.
В июне 1971 года, после завершения своего двенадцатимесячного срока службы, Чаттертон приехал домой, чтобы провести там две недели отпуска, а затем вернуться во Вьетнам и добровольно остаться еще на шесть месяцев. Мать поражалась ему. Ее сын не мог сидеть на стуле или спать на кровати — он располагался только на полу. Он ел с коктейльного стола, сидя на полу и скрестив ноги. Когда она просила его что-нибудь рассказать, он сначала молчал, а затем сквозь слезы говорил ей о людях, которым снесло полчерепа и которые звали своих матерей, о том, что такое голод, о том, как ему первый раз пришлось убить человека, о том, как он видел ужасы, каких не видел никто. Потом он снова замолкал.
Его мать позвонила другу семьи, у которого были большие связи среди военных. Она сделала все, чтобы Чаттертон не вернулся во Вьетнам. Его приписали к амбулаторному пункту в Форт-Гамильтоне, Бруклин, где он все возненавидел. Его направили к психиатру, где он изображал из себя то, что они хотели видеть, до тех пор, пока его не признали здоровым. Он женился на девушке, которую знал со средней школы, но вскоре понял, что это была ошибка, и через несколько месяцев брак был расторгнут. Такова была его жизнь в течение двух лет: он подгонял время, злился и запутывался, думал о будущем, пока не закончились четыре года, которые он был должен армии.
После этого Чаттертон решил бросить все.
* * *
С 1973 по 1978 год Чаттертон был занят поиском своей ниши. Он жил во Флориде, где пробовал работать в больнице и посещал колледж. После смерти отца от сердечного приступа в 1976 году (в возрасте сорока восьми лет) он переехал в Нью-Джерси и создал собственную небольшую строительную компанию в курортном городе Кэйп-Мэй. Но ни одно из этих занятий не давало ему ощущения совершенства, которое он получал во Вьетнаме, ощущения, которого не было в его жизни с тех пор, как он вернулся в Штаты.
Весной 1978 года Чаттертон пошел на причалы Кэйп-Мэя и попросил знакомого дать ему работу на местном судне, промышлявшем гребешок. День спустя он вышел в море. Люди объяснили ему суть дела: судно волокло две металлические сети, шириной десять футов каждая, по океанскому дну. Через каждые полчаса сети вытягивались наверх, и содержимое прикрепленных к ним кошелей вываливалось на палубу. Команда копалась в грудах океанской живности, отбирала гребешки, а все остальное выбрасывала за борт. Потом команда несла гребешки в отсек переработки и снимала с них створки. Когда Чаттертон спросил, что будет его работой, ему ответили: «Все».
Чаттертону сразу же понравилась ловля гребешка. Он научился резать и варить сталь, вязать узлы, связывать канаты, короче говоря, делать, все что требуется, как ему подсказывал внутренний голос. Он питался, как король, из рук корабельных коков с нечесаными бородами, которые понимали в гребешках и лангустах гораздо больше, чем шеф-повара самых дорогих парижских ресторанов. Но больше всего ему нравилось смотреть, как океанское дно оживало на палубе. Массивные сети поднимали со дна Атлантики все без разбора. Вместе с гребешками появлялись русские рыболовные сети, китовые черепа, бомбы, пушечные ядра, зубы огромных рыб и животных, мушкеты, невероятное количество всевозможных предметов с затонувших судов. Остальные члены команды относились к этим трофеям, как к мусору. Для них гребешки означали деньги, все остальное не имело значения и шло за борт. Для Чаттертона именно это все остальное было единственно стоящим уловом.
Капитан судна давал Чаттертону три тысячи долларов и десятифунтовую сумку гребешка за девятидневный рейс — королевское вознаграждение для 1978 года. Что еще лучше, у Чаттертона было свое место на судне. В этот год он еще несколько раз ходил в рейсы; некоторые были удачными, другие не очень, но ни один из них не прошел без того, чтобы заглянуть в океанский «комод с трофеями», что наталкивало его на мысли о своих собственных планах.
Он начал стаскивать домой предметы, поднятые со дна, пока его дом не стал похожим на пиратское судно из второсортного фильма. Телевизор стоял на клети для ловли лангустов, на стене висел китовый череп, китовые кости лежали на крыше, а на потолке была натянута русская рыбацкая сеть, в любой момент готовая сорваться на гостей, открывающих входную дверь.
В течение двух лет Чаттертон зарабатывал на приличную жизнь и изучал море в качестве ловца гребешка. Он часто думал о погружении с аквалангом, однако плотный и непредсказуемый рабочий график этого не позволял. Чаттертон дал себе слово, что, когда будет свободней, он наденет баллоны и увидит океан по-настоящему.
Однажды в 1980 году, после очередного удачного рейса за гребешком Чаттертон встретил Кэти Кастер, совладелицу крошечного припортового ресторанчика в Кэйп-Мэй. Кэти заинтересовала его после первой же рюмки. Многие женщины, которых он знал, предпочитали спокойную и размеренную жизнь, а Кэти была деятельной и открытой. Она выросла в близлежащем Атлантик-Сити, но сбежала оттуда, как только окончила среднюю школу, чтобы познать жизнь в Калифорнии. Она носила деревенские платья, овчинную дубленку, прическу а-ля Стиви Никс и колечки «недельки». Когда люди вспоминали Вудсток, она говорила, что не только была на этом рок-фестивале, но и жила в тамошнем городке.
Чаттертону, возможно, больше всего был по душе ее прагматизм. Кэти не ходила на девичьи сборища, типичные для многих женщин, которых он знал. Она холодно относилась к салонам красоты, а хождение по магазинам навевало на нее тоску. Ей больше нравился спорт, особенно на открытом воздухе, ей нравилось, что Чаттертон зарабатывал на жизнь в море, своими собственными руками.
Он, похоже, Кэти от себя не отпугивал. Ему было двадцать девять, но он не строил никаких планов на учебу в колледже. Он выходил в море на целые недели в самые жуткие штормы. Он еще далеко не нашел себя. Кастер уважала эти качества, и когда Чаттертон Сказал ей, что не знает, чего он хочет, она ответила, что все равно верит в него.
