— Прошу вас, друзья, — пригласил Середин, когда места для мисок и пиал на ковре не осталось. — Давайте за успех выпьем. Дался он тяжело, но мы все-таки здесь.
— За Тенгизхана! — с готовностью ответил Джебе и крикнул своим нукерам: — Тенгизхану ура! С ним мы монголы! Монголы!
— Ур-ра!!! Ур-ра!!! — с искренним восторгом подхватили воины.
Пир затянулся допоздна, и хотя солнце уже покатилось к закату, Олег все же решил двинуться дальше. Чабык его поддержал — преданному воину хотелось увести Тенгизхана подальше от города. Мало ли что…
Сотни помчались галопом — чего лошадей жалеть, коли скоро отдохнут. Верст пять промелькнули за считанные минуты, как вдруг Олег ощутил знакомый, родной запах и увидел одинокий домик, стоящий посреди рубинового от ягод вишневого сада. Он потянул левый повод, уходя от озера, разглядел за домом каменную трубу и, осадив скакуна, спешился.
В доме было тихо, окна закрыты ставнями, двери заперты. Похоже, хозяева предпочли скрыться при первом известии о набеге. Не захотели рисковать. Но не жилище интересовало ведуна, а труба за ним, в саду. Он прошел по устланной мелкими известковыми пластинками дорожке, обогнул беседку, обнесенную канавкой, в которой плавали бело-красные карпы, толкнул дверь мастерской и с наслаждением втянул угольный запах:
— Кузня! Так я и знал. Что еще всегда строят на отшибе, подальше от жилья, если не огнедышащую кузницу? — Он прошел по мастерской, провел ладонью по развешанным на стене молоткам, клещам, пробойникам и оправкам, проверил мех, заглянул в яму под верстаком, полную угля, примерился к кувалдам.
— Мы ночуем здесь, Тенгизхан? — заглянул следом Чабык.
— Нет, друг мой, мы здесь поселимся. В доме поселимся. Если я понадоблюсь, меня легко будет найти. А бегать по деревням и ущельям мне не хочется.
— Да, Тенгизхан, — склонил голову кочевник. — Я прикажу двум сотням остаться у дороги, а остальных поставлю в саду.
У Олега просто руки чесались, так хотелось запалить горн, взять в руки кувалду… Но снаружи уже смеркалось, а свет у хозяина в кузне предусмотрен не был. Пришлось отложить удовольствие до утра.
На рассвете он примчался сюда еще до завтрака, еще раз оценил инструмент, насыпал в горн уголь, пошарил среди накрытых промасленной тряпицей слябов.
[9]
По виду они были почти одинаковые: чистые, блестящие. Совсем новенькие. Перед стопкой лежал иссеченный мелкими царапинами, черный камень. Олег взял его, ударил по одному слитку, другому, третьему.
— Уже стучишь? — появилась в дверях Роксалана, широко зевнула. — Хоть бы рюмочку чая выпил, что ли. Как тебе это не надоедает? В горах стучал, тут при первом же горне сразу с ума сходишь.
— Кому что, красавица! — Олег достал кресало, выбил искру на мох, раздул, добавил пару петелек бересты, а когда она занялась, бросил в горн, добавил несколько щепок, прикрыл сверху углем. — Тебе нравится рубить, а мне ковать.
— Во дает! Его ханом ханов выбрали, а он мелким ремеслом пытается промышлять.
— Что ты тут делаешь, Тенгизхан? — появилась за спиной воительницы Урга.
— Дурака валяет.
— Чего?
— Колдую… — Олег несколько раз качнул мехом, потом прикопал занявшиеся угольки глубже, добавил сверху других.
— Это как?
— Как умею. — Он качнул еще воздуха, поправил угли, качнул снова. Подождал, пока кучка займется, разровнял, насыпал сверху еще два слоя. Вернулся к слябам, принялся простукивать их черной битой.
— Что ты делаешь, Олег? — Оказывается, шаманка была еще здесь.
— В железе разбираюсь. От какого слитка искра долгая и темная — то углерода мало. Если пучок коротких — то много. Ну и еще масса промежуточных вариантов.
— А какое лучше?
— Плохого железа не бывает, Урга. Бывает глупый мастер, применивший не тот тип для своей цели. Твердое железо хорошо режет, не тупится, оно прочное. Но от удара, нагрузки может расколоться, как стекло. Мягкое не колется никогда, но быстрее тупится, может согнуться. Если тебе нужно резать, то хорошо первое, если бить — то второе. Хорошо бы еще литиевые присадки использовать, чтобы упругости добиться. Но здесь таких нет…
Олег наконец-то сделал выбор и перекинул в горн сразу два сляба. Заработал мехом. Дождался, пока слябы покраснеют, перекинул по очереди на наковальню, расклепал в длинные полосы, бросил обратно.
— Вы все еще здесь? — заглянула в кузню Роксалана.
— Не мешай, железо испортишь! — пару раз качнул мехом Олег, чуть выждал, качнул еще, доводя заготовки до ослепительной белизны. — Тут температуру нужно держать точно, тысячу триста — тысячу четыреста градусов. Недогреешь — не сварится. Перегреешь — пережог будет, вещь можно в мусор выбрасывать. Все едино не прокуешь — крошиться станет под молотом, как рафинад.
— Тоже мне, хирург за работой, — хмыкнула воительница и опять ушла.
Ведун присыпал полосы флюсом из белого кварцевого песка, дал еще прогреться, одну за другой перебросил полосы на наковальню, сильными ударами молота проварил по всей длине, вернул в горн и перевел дух:
— Можно делать перерыв. Пошли и правда поедим.
Стол был накрыт в саду, перед беседкой. То, что кушать можно на столе, кочевникам в голову не пришло, и они расстелили ковер на самом краю канавы. Но получилось все равно красиво — ты пьешь вино и кушаешь курагу, а рядом величаво проплывают крупные пузатые рыбины. Завтракали они вдвоем — Чабык и Роксалана их не дождались, а нукеры за один стол с ханом сесть не смели.
— Ты можешь сказать, что ты хочешь сделать? — поинтересовалась шаманка.
— То, чего купить невозможно, Урга. Булатный меч.
— Булатный? — Шаманка подумала несколько минут, потом сообщила: — Это тот, что в десять раз крепче, в сто раз дороже, а секрет его изготовления — самая страшная тайна.
— Вот уж не знал, что булат так известен, — удивился Олег, — если про него даже в заброшенных горах слыхали.
— Были купцы, хвалились. Но цены спрошенной им никто не дал.
— Понятно, — кивнул Олег.
— Ты знаешь эту тайну?
— Нет никакой тайны. Видела, как я две полосы сварил? Мягкое железо не дает клинку лопнуть, хрупкое — режет любую броню. Вот и вся тайна. Сложность в том, что при толщине слоев в палец пользы от такого сочетания мало. Клинок с одной стороны лопнет, на другую согнется. Полосок должно быть много-много, и они должны быть тонкими-тонкими.
— Как же это сделать?
— Сложил пополам, сварил, расковал, снова пополам и снова сварил.
— Так просто?
— Есть один пустяк. Температура сварки должна быть на уровне тысячи ста пятидесяти градусов плюс-минус пара десятков… — Олег сообразил, что восхищенно смотрящая на него шаманка такой лексики не поймет, и уточнил: — Светло-желтое каление. Ошибешься в определении цвета — все пойдет прахом. При перегреве получится пережог, при недогреве — недовар. Вдобавок у стали на поверхности постоянно появляется окалина, горн норовит подбросить шлак, и если, складывая полосу, ты хоть раз такое пропустишь — в теле клинка возникнет каверна. Полоса всегда должна быть равномерно прогрета до одинаковой температуры независимо от размера. Хоть одна ошибка — и вся работа в мусор. Каждый раз, опуская заготовку в горн или начиная работать мехом, прощаешься с клинком навсегда. А повторять проковки нужно не раз, не два. Минимум раз пятнадцать. Самый простой меч — половина месяца работы.
