— Не было еще мужчины, согласившегося бы навлечь на себя позор в суде, объявляя, что его жена завела себе любовника, и если доходило до суда, в общем все заканчивалось мирненько…
— Да, это проблема, но улаживать ее надо с двух сторон и наказывать обе стороны, — проговорил Акияма.
На лице Оно появилось странное выражение. Акияма считает, что наказывать надо обе стороны, значит, привычка Оно искать ласк у своих сослуживиц будет ограничена. Он замолчал.
— А при Советах как? Наказание за прелюбодеяние есть? — спросил Акияма Кайдзуку.
— Нет.
— И измен тоже нет?
— Ну, я не знаю точно… Есть, наверное.
— В книге Энгельса «О происхождении семьи, частной собственности и государства» говорится, что при коммунизме будет введена моногамная система брака. Что же, вы думаете, противоречит это идеям о сексуальности, которые Энгельс излагает в истории брака при первобытнообщинном строе и коллективном браке? У меня сложилось впечатление, что Энгельс отступил от собственного тезиса, чтобы не развивать чувства семейственности в бюргерах.
Это поданное в стендалевском стиле меткое наблюдение было все-таки неправильным. Энгельс всего лишь смог сделать робкое предположение о будущем общества. Однако Кайдзука эту «классику» не очень хорошо помнил.
— Ну, в этом есть политический расчет… И все же, что дальше?
— Да вот, жизнь мужчин и женщин сегодня, при Советах, я, правда, с ней не очень хорошо знаком, но она же противоречит предсказаниям Энгельса, не правда ли?
— Не-ет, вроде во время революции наблюдалась половая вседозволенность, но сейчас даже буржуазными критиками высмеян нетрадиционный семейный уклад. К тому же при разводах с мужчин взимаются алименты, поэтому число разводов в течение жизни человека должно быть ограничено.
Спор по-прежнему не шел в том направлении, которое ему хотел задать Акияма.
— Да и потом, существует определенная разница в доходах мужчины и женщины. Что же будет, если мы построим в будущем такое общество-коммуну, в котором не будет этого разделения?
Кайдзука заметил, что Акияма задает свои вопросы со странным упорством.
— Как все будет — неизвестно. Все-таки сейчас переходный период, и нам, кроме этого, еще о многом надо подумать.
Акияма не был готов смириться с мыслью, что последней фразой разговор об Энгельсе был практически завершен, и не унимался.
— Все же если правда то, что изложено в этой книге о первобытном обществе, то, во всяком случае, идея моногамной семьи представляется мне неразумной. В древности женщина никак не могла быть замужем за одним мужчиной. Если так все же случалось, в наказание перед браком она должна была отдаваться сразу многим мужчинам.
— О, да это же беседа, ласкающая слух! Это правда? — Оно прервал их перепалку.
— Правда. И про коллективный брак. Семья состояла из поколения родителей и поколения детей. Ни у тех, ни у других не было постоянных сексуальных партнеров. Конечно, в определенный период кто-то нравится кому-то больше, они начинают жить изолированно от других, но потом… короче говоря, получают свободу. Поэтому дети знали лишь свою мать. Это так называемая семья при матриархате. Переход к моногамии был вызван необходимостью наследования собственности, которая была уже не коллективная, а частная. А там уж стали следить и за неверными женами.
— Э, в древности было хорошо. Дай почитать эту книжку обязательно.
Оно, как и многие другие японские мужчины, радовался любой возможности похвалиться перед женой склонностью ходить налево.
— А господину Оно Энгельс покажется простым мужичком, — засмеялся Кайдзука.
Цутому сидел молча, уставившись в пол. Его шашни со студентками очень напоминали этот «коллективный брак». Студенты часто меняли женщин, и ни у кого не возникало чувства ревности. Но приятными такие отношения для него не были.
Названную Акиямой книгу Энгельса Цутому рекомендовали его товарищи, и он попытался ее прочитать. Однако когда дошел до того места, где говорилось, что было такое время, когда из-за нехватки еды люди ели друг друга, он бросил чтение. Теперь он знал из собственного опыта на передовой в Бирме, где люди питались человечиной, что каждому человеку надо пережить муки совести. Для него было мучительно осознавать, что каннибализм признавался естественным для человеческой природы.
Происходила ли моногамная семья от природы или нет, перед Цутому такая проблема не вставала. В его возрасте не требуют обладания всем и вся, включая жену. Однако когда он проводил аналогии с первобытнообщинным строем, то думал о том, что ни в коем случае нельзя разрешать каннибализм, и пусть в древности он был естествен, сейчас нет никаких оснований, чтобы человек становился зверем.
К тому же он изведал грусть ребенка, который был оставлен матерью, бросившей семью, и поэтому его душило отвращение к людям, так легко спорившим о проблемах брака. Будучи родственником Акиямы, столь яростно отрицавшего моногамную семью, Цутому почувствовал в его словах личное оскорбление.
— В чем дело? Почему ты молчишь? — послышался голос Томико. Цутому поднял глаза и увидел прямо перед собой ее лицо. Сейчас на нем не было и тени кокетства.
В этот вечер Цутому впервые подумал о Томико с одобрением, глядя на усердие, с которым она подавала еду. Глазки она не строила, проявляла только сердечность и радушие.
Цутому усмехнулся. Почему он молчал, Томико, конечно, не понимала, но ничего плохого в своего рода сочувствии на ее лице не было.
Вообще-то и Томико не был приятен мужской разговор. Она, хозяйка с собственным порядочным доходом и деньгами на карманные расходы, занимала положение, при котором можно было не обращать внимания на основы моногамного брака. Но женское самоуважение подсказывало ей, что в тоне мужской беседы сквозило что-то оскорбительное.
Цутому был прав, лицо Томико не выражало кокетства. Сейчас оно было ей не по сердцу. Подавая юноше бокал, она скорее по привычке, чем из кокетства, поравняла его со своим. Так она поступала часто, впрочем, Оно уже давно перестал обращать внимание на поведение жены.
Цутому же это движение Томико расстроило, потому что он ненавидел сакэ и вовсе не хотел с ней пить.
— Цутому-сан, это на войне сакэ стало горше?
— Там таким, как я, солдатам сакэ почти не доставалось, — ответил он грубо.
Разговор мужчин продолжался.
— Вот эскимосы, например, одалживают своих жен путешественникам, — не унимался Акияма. — Легкие в обращении эти эскимосы. Видимо, в подобных обычаях и проявляется человеческая сексуальность.
— Нет, сексуальность — чувство приобретенное, развитое необходимостью поддерживать коллектив, — спорил коммунист. — Потому что перед появлением государства существовала опасность разрушения коллектива, если не отказаться от ревности мужей.
