Стараясь не выдавать своего сострадания к его неминуемой гибели, я пытался подать надежду Егору на его возможное выздоровление:
— Егор, ты же такой сильный и стойкий. Нужно бороться за свою жизнь. Терпи, дорогой мой товарищ, мы тебя обязательно вылечим. Уж не такое у тебя тяжелое ранение, как ты думаешь. Помнишь, когда был ранен в живот Голиков Саша под Райцами, и он тогда тоже просил пристрелить его. А на самом деле оказалось, что рана у него пустяковая, и он остался жив.
Мои слова как-то несколько успокоили Егора, и он поверил мне, хотя минуты его жизни уже были сочтены. В его глазах появилась какая-то надежда на спасение. У меня не было времени больше стоять около раненого Егора, и я был вынужден отойти, чтобы заняться самыми неотложными сейчас делами. Подошла еще одна большая группа партизан нашего отряда. Среди них также были раненые товарищи, в том числе и работник штаба отряда Красинский Виктор Григорьевич. Я подошел к нему и спросил:
— Виктор Григорьевич, вы сильно ранены?
— Да, вот ранило в ногу, но пока могу идти.
— Вы далеко были от командира отряда, когда он погиб?
— Нет, я был рядом с ним.
— Как же это все произошло?
— Когда мы попали на это заминированное поле и кругом начали рваться мины, то в это время была ранена Шура. Он попытался подсадить ее на свою кобылицу, а в этот момент совсем рядом взорвалась мина, которая сразу убила их обоих, а лошадь осталась цела. Ее словил Франц и вывез на ней раненого Володю Егорова.
— А может быть, они были оба ранены, а не убиты?
— Нет, товарищ комиссар, у командира осколком мины был раздроблен череп, смерть наступила мгновенно. Шура тоже была мертва.
Часам к девяти утра я собрал остаток своего отряда и, опасаясь того, что немцы пойдут в наступление на лес, где мы находились после боя, я уже принял решение отойти по лесной дороге в сторону Березины. Но в этот момент ко мне подошел один из наших партизан и доложил, что Егор Евсеев скончался. Там же, на опушке леса, мы похоронили нашего командира взвода и моего товарища по разведке Егора Евсеева. Должен сказать, что вынести с поля боя всех наших убитых товарищей и похоронить их нам не удалось. При первых же попытках приблизиться к месту сражения немцы открывали пулеметный огонь и не подпускали нас к убитым. Пришлось оставить трупы наших товарищей там, на поле боя.
Измученные ночным боем, голодные и удрученные тяжелым горем, какое навалилось на них, шли оставшиеся в живых партизаны нашего отряда по этой пыльной дороге. В ночном бою погибло более половины отряда, и было десятка два раненых. Тяжело раненных, которые не могли двигаться, мы положили на повозку, в которую запрягли какую-то отбившуюся от партизан лошадь. А кобылица, верховая лошадь командира отряда, шла рядом с нами, как будто понимая, что хотя и нет в живых командира отряда, она должна быть с нами.
Кроме нас, небольшими группами шли партизаны из других бригад и отрядов. Когда мы прошли километров десять по этой дороге, в небе появился немецкий самолет «рама», который вел разведку и корректировку. Пролетев несколько раз над дорогой и убедившись в том, что партизаны отступают по этой дороге, немецкий самолет улетел. «Вот теперь, — подумал я, — немцы пойдут вслед за нами».
Я потерял всякую связь со штабом бригады и с другими отрядами. А также совершенно не знал, где теперь находятся остальные бригады нашей зоны. Может быть, отдельным отрядам все же удалось прорваться через линию блокады, и мы остались одни в этом лесу. Надо было найти остальные отряды, а также штаб бригады. И я отправился на розыски, оставив за командира самого близкого мне, надежного и сообразительного, а также самого старшего по возрасту, бывшего разведчика нашего отряда Егора Короткевича, сказав ему:
— Егор, хотя ты и ранен, но оставляю тебя здесь за старшего. Вы оставайтесь все в этом лесу, тщательно замаскируйтесь, а я пойду разыскивать штаб бригады. С собой возьму одного из молодых партизан в качестве связного. Когда найду штаб, то пошлю к вам и дам приказ, что делать дальше.
— Есть, товарищ комиссар, остаться за старшего. Не беспокойтесь, мы все сделаем, как нужно.
Я взял с собой Ивана Старшинова, того самого Ивана, с которым мы встретились летом 1943 года в лесу под Озерцами, когда я ходил в разведку с братьями Короткевичами на железную дорогу, и который, убежав из плена, несколько дней бродил по лесам, ища партизан. С тех пор Иван был самым исполнительным и смелым партизаном в нашем отряде. Смертельно уставшие и обессилевшие от голода, мы еле брели с Иваном по этой дороге. Пройдя еще километров десять, мы наконец-то встретили один из наших отрядов. Это был отряд командира Цымбала. Тут же был и Голиков Саша, комиссар его со своей женой Валей. Я был очень рад, что все они остались живы. Голиков, увидев меня, осунувшегося и смертельно уставшего, спросил:
— Володя, а ты сегодня и вчера что-нибудь ел?
— Нет, — откровенно ответил я.
— Тогда вот что, мы тут забили чью-то корову, бродившую по болоту, и коровью кровь сварили в ведре. Поешьте с Иваном, подкрепитесь на дорогу.
— А где Игнатович и Руколь, они остались живы? — поспешил я спросить Голикова.
— Они-то живы. Вон там под елками сидят. А вот твоему отряду крепко досталось. Агапоненко-то погиб, говорят.
— Да, товарищи, в нашем отряде полная трагедия, — ответил я.
Наспех поев сваренной крови, я поспешил к комиссару бригады Игнатовичу. Увидев меня, он очень обрадовался и сказал:
— А мы уже думали, что и ты, Володя, погиб в этом бою. А где ваш пятый отряд?
— От отряда осталось меньше половины, товарищ комиссар, а остальные погибли в бою. Погиб командир отряда Агапоненко Николай вместе со своей женой Шурой Пляц. Погибли все командиры взводов. Оставшиеся в живых находятся сейчас в 10 километрах восточнее вашего расположения. В отряде много раненых. Что нам делать с ними? В отряде нет врача, а многим нужна срочная медицинская помощь.
— У нас здесь тоже много раненых, — сказал Руколь, вступая в наш разговор с Игнатовичем.
— Давайте подтягивайте свой отряд сюда к нам, а для раненых нужно искать где-то такое место среди болот, где можно было бы организовать тайный госпиталь, — предложил комиссар бригады Игнатович.
Я послал своего связного к нашему отряду с приказом, чтобы все вместе с ранеными двигались сюда, а сам пошел к Андрею Цымбалу.
— Слушай, Андрей, у тебя в отряде много раненых? — спросил я его.
— Да, есть раненые.
— А ваш врач Курмаев Борис Савельевич жив?
— Не знаю. Где-то пропал без вести. Никто даже не видел его. Что с ним произошло, никто не знает.
— Да, плохие дела без врача. Давайте сходим с кем-нибудь из вас и поищем среди болот, нет ли какого островка, где можно было бы организовать тайный госпиталь для наших раненых. А врача нужно будет поискать в других отрядах.
