Несколько позже вернулись на лодке разведчики с восточного берега озера Селявы. Они были в Колоднице и доложили, что там пока нет ни противника, ни наших войск. Но они тоже слышали, что в районе Череи идет бой, но кто с кем сражается, неизвестно. Может быть, это какая-нибудь партизанская бригада бьется с немцами, предположили они. Мы с Цымбалом все время продолжали следить за противоположным берегом озера. В сторону большака решили снова послать дозорных к тому разрушенному мосту, через который мы два дня назад не могли проехать на автомашине. Мы предполагали, что если немцы попробуют проехать в нашу сторону по этому большаку, то они обязательно у разрушенного моста задержатся, и наши дозорные успеют предупредить нас.
К обеду в небе появились немецкие пикирующие бомбардировщики, которые летели над нами в сторону Череи. Развернувшись над Череей, они начали ее бомбить, но послышались выстрелы из зенитных орудий, и несколько самолетов противника, не успев сбросить бомбы, были подбиты ими. Остальные самолеты, беспорядочно сбросив бомбы, повернули назад.
У всех наблюдавших за этим налетом немецких самолетов захватило дух. Мы были рады, что наконец-то нашлась такая сила, которая заставила немецких летчиков позорно и трусливо улететь с поля боя, не добившись своей цели.
— А, гады! Получили по заслугам! — кричали мои товарищи. — Это вам не над нами летать в партизанской зоне безо всякой опаски и безнаказанно бомбить деревни мирных жителей!
— Товарищи! Так это наверняка в Черею пришла Красная Армия. Иначе кого бы стали бомбить немецкие летчики, не своих же? — бурно обсуждали мы то, что видели сейчас в воздухе над Череей.
— И опять же, у партизан нет зенитных орудий, а стреляли-то по самолетам с земли из автоматических зенитных установок. Точно, это в Черею наша армия пришла, — высказал догадку кто-то из партизан.
До позднего вечера мы еще продолжали возбужденно делиться впечатлениями прошедшего дня. Вечером к нам пришла еще одна небольшая группа партизан, и среди них находился очень высокий и тощий мужчина средних лет. Мне он почему-то показался подозрительным. Хоть он и был худощавый на вид, но его лицо не носило следов голода и истощения, которые были присущи всем партизанам, вернувшимся из блокады.
В эту теплую летнюю ночь мне не хотелось ложиться спать в душной штабной хате, да и было как-то не по себе и тревожно. Поэтому я устроился на ночлег на земле около плетня, подстелив под себя свою кожанку и накрывшись от комаров плащ-палаткой. Долго я не мог уснуть, но наконец задремал.
Когда только что появились первые признаки рассвета, по водной глади озера с противоположного берега до моего слуха донеслись отчетливо слышные какие-то крики и переполох в Колоднице. Я мгновенно проснулся и стал прислушиваться. По крикам, доносившимся с противоположного берега, я понял, что местные жители поспешно убегают из деревни по кустарникам к берегу озера, а потом и к тому полуострову Выспа, на котором находился когда-то наш отряд. Минут через двадцать я услышал звонкий мальчишеский голос:
— Мамка! Наши пришли!
Это кричал какой-то мальчик с противоположного берега озера. «Кто это, наши — Красная Армия или полицаи?» — подумал я и решил разбудить Цымбала.
— Что случилось? — спросонья спросил он меня.
— Андрей, вставай! Что-то непонятное происходит в Колоднице.
Мы вышли из хаты и стали в бинокли внимательно рассматривать противоположный берег озера. Уже рассвело, и на том берегу мы увидели всадников, которые поили своих коней в озере. Кто были эти всадники, разглядеть трудно.
В лучах восходящего солнца наша деревня и легковая трофейная автомашина были очень хорошо видны с противоположного берега. Там, наверное, была видна и грузовая машина, поэтому я подумал, что если это какая-то кавалерийская часть Красной Армии, то, обнаружив немецкие автомашины, кавалеристы ударят по деревне из минометов или орудий. Я сказал об этом Цымбалу, и мы решили поднять по тревоге всех партизан и местных жителей и отойти в лес, а из деревни послать на лодке в Колодницу кого-нибудь из местных жителей. Одна молоденькая девушка согласилась и отправилась в Колодницу.
Часа два мы с нетерпением ждали возвращения нашей юной разведчицы. Наконец она появилась в сопровождении офицера связи среди молодых сосенок окраины леса, где находились мы. Увидев их, мы с Цымбалом поспешили им навстречу. Официально доложив, что мы партизаны бригады Гудкова, а офицер связи, в свою очередь, доложил, что является связным гвардейского кавалерийского корпуса, командир которого — генерал-лейтенант Осликовский, мы крепко обнялись и расцеловали друг друга. Партизаны, выбежавшие из леса, с радостными криками обступили нас. На глазах у многих навернулись слезы радости, что наконец-то наши страдания кончились и мы теперь с родной Красной Армией. А наш неутомимый разведчик Василий «Хорек» уже успел принести трофейные бутылки «шнапса» и несколько стаканов.
— Товарищи партизаны, — обратился к нам лейтенант, — я очень благодарен за вашу теплую встречу, но мне долго задерживаться здесь нельзя. Меня ждут в нашем штабе, поэтому прошу, чтобы кто-нибудь из вас поехал со мной в штаб и доложил нашему командованию об обстановке в вашей партизанской зоне.
— Давай, Андрей, поезжай ты в штаб, а я останусь здесь с партизанами. Только обязательно попроси командование кавалерийского корпуса, чтобы они как можно скорее двигались в сторону Палика, где находятся наши партизанские бригады, зажатые в кольце блокады. Объясни им, в каком тяжелом положении они там находятся. Пусть выручают их из беды.
— Хорошо, комиссар, оставайся здесь, а я поехал.
Мы все пошли провожать лейтенанта и Андрея к деревне, где стояли лодки местных жителей. И только мы всей толпой стали подходить к ней, как в воздухе из-за леса появились летящие на небольшой высоте немецкие самолеты. «Воздух!» — подал команду Цымбал. Но самолеты противника летели бомбить не нашу деревню, а расположенные на том берегу озера передовые отряды гвардейского кавалерийского корпуса. Немецкие летчики, обнаружив пасущихся коней кавалерийского корпуса, уже начали перестраиваться в воздухе для нанесения бомбового удара по кавалеристам, как вдруг из леса с противоположного берега озера по самолетам противника ударили зенитки. Огонь их был настолько метким, что сначала один самолет, а потом второй потеряли управление и, задымившись, пошли к земле. Остальные самолеты, не принимая боя, сбросив беспорядочно бомбы, развернулись и пошли на свой аэродром.
Мы увидели, как оторвавшиеся от самолетов бомбы летят прямо на нас. С замиранием сердца мы ждали своего конца. «Вот когда придется умереть, — думал я. — Какая обида, если в день встречи с Красной Армией будешь разорван на клочки этими шальными бомбами». Земля гулко задрожала вокруг нас от разрывающихся бомб. На меня посыпались куски земли, и через некоторое время все стихло. Поднимаю голову и сам себе не верю, что остался жив. На счастье, никто из нас не пострадал, так как бомбы упали в нескольких десятках метров в стороне от деревни, и они разорвались на ее задворках, совсем недалеко от того места, где мы лежали, маскируясь в межах огородов. Перепуганные этой неожиданной бомбардировкой, собрались партизаны в деревне, чтобы проводить лейтенанта и Цымбала через озеро в штаб кавалерийского корпуса.
