После этих мощных операций в районе Пышно, Докшиц и Долгиново гитлеровские оккупанты весь апрель месяц не пытались предпринимать каких-либо карательных операций. Партизанский аэродром около Бегомля действовал регулярно, на самолетах и грузовых планерах подвозилось достаточное количество оружия, боеприпасов и взрывчатки. Кроме того, с аэродрома за линию фронта вывозились тяжелораненые партизаны. Вот туда-то мы и везли раненого Голикова.
Уже несколько суток мы двигались небольшой группой, и ночью и днем спеша в Бегомль, так как Голиков был в очень тяжелом состоянии, благополучно миновали самые опасные участки и, наконец, по партизанской дороге въехали в лес, где по нашим данным должны находиться бригады Лепельского района. Не встретив ни одного партизана, мы были в полном недоумении, куда же они подевались. В этом лесу мы решили сделать привал, накормить Голикова, а также сильно уставших лошадей, да и самим пора было что-то поесть. Кроме черствого хлеба и сала, у нас с собой ничего не было. Правда, для Голикова мы берегли десятка два вареных яиц. Только мы расположились под высокой елкой, как вдруг где-то совсем рядом прогремел выстрел из пушки. Встревоженные выстрелом, мы решили послать туда Николая Игнатовича в разведку. Около часа он где-то пропадал. Мы очень волновались и озирались по всем сторонам. Но вот наконец-то среди деревьев показался наш Николай, улыбающийся во весь рот.
— Ну, что ты узнал? — спросили мы.
— Ничего страшного. Это местные партизаны испытывали свою пушку. Вот они-то и напугали нас.
— Мы правильно едем к Бегомлю?
— Все правильно. До Бегомля осталось ехать километров 40, а может быть, 50. Теперь, самое главное, нам нужно проскочить по деревянному мосту через реку Березину, а там все, считай, что мы уже приехали.
Ночью мы благополучно проехали по этому мосту и километров через пять снова решили отдохнуть. Неожиданно в лесу, где мы остановились, появились два всадника. Это были партизанские разведчики. Подъехав к нам, они спросили, кто мы такие. А затем предупредили нас, чтобы мы не ехали по большакам в сторону Бегомля, так как они в некоторых местах заминированы. И рассказали нам, как лучше проехать в Бегомль по партизанским дорогам, минуя большаки. Дорога, по которой мы теперь ехали, сильно петляла по сосновому бору, да и местность была пересечена балками и оврагами с крутыми песчаными спусками и подъемами. К середине дня, сильно уставшие, наконец-то мы увидели постройки Бегомля.
В крайних домах города мы узнали, как нам проехать к комендатуре. Улица, по которой мы двигались, была сплошным болотом с непролазной грязью и выбитыми глубокими колеями. Посадив на повозку Василия Игнатовича, все остальные шли по деревянному настилу, который в виде тротуара был выложен вдоль этой улицы. Наконец, мы добрались до комендатуры. Я послал Николая Игнатовича узнать, где нам найти Журавского Ивана и расположиться с раненым Голиковым. А сам в это время занялся Сашей, который сильно стонал после этой тряски. Минут через десять появился Журавский Иван, очень обрадованный нашему приезду:
— Здорово, хлопцы! Я вас совсем не ждал. Что с Голиковым?
— Ранен он в руку и находится в тяжелом состоянии. Надо его как можно скорее отправить за линию фронта в госпиталь.
— Ладно! Завтра мы все это устроим. А сейчас давайте поедем к нам.
Город нам был совершенно незнаком, поэтому я не совсем точно помню, в какую сторону нас вел Журавский. В результате мы приехали на противоположный край города. На одной из крайних улиц, на самом углу, стоял добротный одноэтажный дом с двором и надворными постройками. Хозяева нам любезно открыли ворота, и мы въехали во двор этого дома. Должен сказать, что еще в то время, когда мы ехали сюда, над городом стал кружить немецкий самолет-разведчик и корректировщик «Фокке-Вульф», который партизанами был прозван «рамой». Видимо, летчики этого самолета заметили нашу повозку и группу вооруженных людей, идущих рядом, и стали наблюдать за нами. Я обратил внимание на этот самолет и с тревогой спросил Ивана:
— И часто вас навещают эти непрошеные гости?
— Да почти каждый день. А сегодня погода летная, вот они и высматривают, куда бы направить свои бомбардировщики. Мы уже как-то привыкли к этому, — пытался успокоить нас Журавский.
Но я со скрытой тревогой следил за полетами этого разведчика, и не без основания. Не распрягая коней, мы все вошли в дом, и хозяйка показала нам в одной из комнат, около красивой изразцовой печки, большую железную кровать, застланную чистыми простынями и сверкающую белизной подушек.
— Вот здесь можно положить вашего раненого, — сказала она.
Я мельком осмотрел внутренние покои дома и обнаружил там чистоту и необыкновенный порядок. «Ну вот, Саша здесь хорошо отдохнет наконец-то от этой трудной поездки», — подумал я. Мы осторожно на руках внесли находящегося в полузабытьи Голикова и положили его в постель. Не успели мы это сделать, как над нашим домом с ревом, почти на бреющем полете, пронесся немецкий самолет и стал стрелять из своих пулеметов. Я выбежал первым из дома и увидел, как от зажигательных пуль в нескольких местах загорелась соломенная крыша надворных построек этого дома. Наши кони, увидев огонь, которым была уже охвачена крыша, рвались со двора на улицу. Но ворота оказались очень узкими, и, зацепившись за столб в воротах левым колесом, кони не могли вывезти повозку из ворот и загородили ей выход со двора. Пламя все больше и больше охватывало горящие строения около дома. Собрав все свои силы, я приподнял повозку и отодвинул ее от столба. Освободившиеся кони, не слушаясь моих окриков, бросились галопом по улице. В то время, пока занимался повозкой и конями, я не заметил, когда и как выбежал из дома до смерти перепуганный Голиков. Увидел я его только тогда, когда кони галопом понеслись по улице. Он бежал в одном нижнем белье и босиком. Подбежав в конце улицы к сараю, стоящему с левой стороны улицы почти на пустыре, он спрятался за его стену, сел, прислонившись к ней, на корточки, весь сотрясаясь от нервного озноба. Немецкий самолет все еще продолжал кружить над городом, временами стреляя по домам из пулемета. Наконец-то мне удалось остановить коней и вернуться с ними туда, где сидел Голиков.
— Саша, — сказал я ему, — чего ты сидишь на земле? Ложись в повозку.
— Нет, я боюсь. Опять самолет будет стрелять по повозке.
Обернувшись в сторону того дома, где мы должны были остановиться с Голиковым, я увидел, что он горит и около него бегают Журавский и остальные наши товарищи, вынося из горящего дома какие-то мешки, ящики и свертки.
Стало уже вечереть. Самолет улетел, а наш дом догорал в наступающих сумерках. К нам с Голиковым подошли потные, грязные, пропахшие гарью наши товарищи.
— Чего вы там выносили из горящего дома? — спросил я.
— Так там у нас был склад боеприпасов и оружия, которое мы на днях получили с аэродрома для нашей бригады. Вот мы и спасали все это, а сейчас сложили в погреб, недалеко от сгоревшего дома.
— Ну, что же теперь будем делать? — спросил я Журавского.
