Кроме самоходки было уничтожено пять пушек. Три, в том числе 105-миллиметровая гаубица, достались нам в качестве трофеев. В ротах появились немецкие пулеметы МГ-34 и трофейные автоматы.
Но Ступак вел себя сдержанно, не слишком радуясь победе. Мы одолели немецкую усиленную роту практически одним стрелковым оружием и гранатами. Обе наши легкие полковые «трехдюймовки» были разбиты. В самый разгар боя закончились боеприпасы к 82-миллиметровым минометам. Была повреждена или полностью вышла из строя половина «максимов».
Когда комбату доложили количество погибших – шестьдесят бойцов и командиров, он лишь кивнул и дал приказ организовать похороны.
Не менее тягостное впечатление производило большое количество раненых, сто с лишним человек. Подоспела санитарная рота. Медики перевязывали людей, накладывали шины. К комбату подошел командир санроты и сообщил, что многих пострадавших необходимо срочно отправлять в санбат.
– Нужны повозки, и как можно быстрее. Люди умирают один за другим от потери крови. Мы не в состоянии им помочь.
Из батальонных повозок выгружали боеприпасы, имущество и укладывали раненых. Здесь я отыскал Симу. В белом халате, испятнанном кровью, она обняла меня:
– Андрей, я так переживала за тебя. Погляди, что творится?
На повозку укладывали молодого бойца с оторванной, туго перетянутой под коленом ногой. Лицо было белым как мел, парень был без сознания. Рядом положили младшего лейтенанта с перевязанной грудью. Он тяжело дышал, на губах вскипали розовые пузырьки. У него было пробито легкое.
Нам не удалось даже поговорить с Симой. Медики спешили обработать раненых и отправить их в санбат, а самим предстояло срочно догонять головные батальоны. Мы обнялись, по щеке девушки скатывалась слеза.
– Не раскисай, – тряхнул я ее.
– Я в порядке. Береги себя, слышишь!
Она махала мне рукой, догоняя повозку с красным крестом на брезентовой крыше. Санрота двигалась на запад, догоняя первый и третий батальоны.
Зайцев отправил меня и несколько человек из роты ПТР собрать останки Родиона Шмырёва и его помощника. С нами был санитар, который раздал нам несколько старых плащ-палаток.
Лучше не вспоминать, как собирали мы куски человеческих тел и складывали в плащ-палатки. Когда увязали телефонным проводом два тяжелых тючка, санитар достал фляжку с водкой, и мы помянули погибших товарищей.
Уже в сумерках мимо нас на скорости прошла колонна танков, машин двадцать. Ступак проводил их хмурым взглядом, сплюнул:
– Где вы раньше были? У меня рота целиком накрылась и артиллерийский взвод.
Комбат, меняя свои привычки, не ломился сегодня в лихую лобовую атаку. Роты обходили немецкие позиции с флангов под прикрытием нашей немногочисленной артиллерии.
И дрались вроде неплохо, но батальон потерял убитыми и ранеными сто семьдесят человек. Ступак, планируя удар, не ожидал таких потерь. Погибли четыре молодых командира взвода, мы лишились артиллерии. А завтра с утра придется наступать.
Вместе с комиссаром они до ночи занимались организационными делами. Заменили раненого командира роты, поставили на место убывших взводных опытных сержантов. Многие отделения возглавляли рядовые бойцы, которым присвоили сержантские звания.
Вечером перед нами выступил комиссар полка. Оживленно жестикулируя, он рассказал, что наступление развивается успешно. Наши войска с боями продвинулись на пятьдесят километров, немцы в беспорядке отступают и несут большие потери в живой силе и технике.
Мы видели трупы немецких солдат, перепаханные артиллерией укрепления, разбитые бетонные доты. В одном месте, на обочине дороги, осталась брошенная батарея тяжелых 150-миллиметровых орудий.
Неподалеку устроили привал. Сходили, глянули на немецкую технику. Все четыре орудия артиллеристы успели взорвать, чтобы они нам не достались. Закладывали заряды в ствол, и взрывы разворачивали концы стволов лепестком. Поразила толщина стволов и массивные станины.
– На двадцать четыре километра снаряды кладут, – объяснял нам Зайцев. – И прицельность точная. Не дай бог под их огонь попасть.
Нас удивило, что такие тяжелые пушки перевозят на конной тяге. Неподалеку лежали несколько убитых артиллеристов и огромных лошадей – першеронов.
– На лошадях сматывались, – заметил кто-то из бойцов.
Хотя мы не были на острие наступления и не знали полностью обстановку, вид брошенной и уничтоженной немецкой техники вызывал воодушевление.
Комиссар полка говорил так:
– Маршал Тимошенко Семен Константинович умеет врагам шею сворачивать. Не зря в корпусе Буденного еще в девятнадцатом году дивизией командовал. Барона Врангеля громил в Крыму. В тридцать пятом году уже Киевским военным округом командовал. И как командовал! Дивизии и полки – любо посмотреть, что на ученьях, что в строю. Полный порядок и организованность. Не зря его товарищ Сталин в сороковом году Наркомом обороны назначил.
Так я, не слишком грамотный сельский паренек, услышал биографию маршала, который возглавлял наше наступление.
Между тем мы уже начали чувствовать, что не все идет как надо. Продвижение наших войск замедлилось. В один из дней мы с удивлением наблюдали, как проследовала большая колонна танков, примерно сто – сто двадцать.
Удивляло, что в первые дни проходили лишь небольшие танковые соединения. А тут бросили с запозданием чуть ли не корпус. Но в планы командования мы посвящены не были. Решали свои задачи на уровне батальона, роты или даже отделения.
Никто из нас не знал, что прославленный маршал просто не сумел организовать энергичные и правильные действия своих армий и дивизий, многочисленных танков.
В исторических документах отмечалось, что советское командование несвоевременно ввело в бой танковые соединения и не смогло развить успех наступления. 17 мая были брошены в бой части 21-го танкового корпуса, но это уже не могло повлиять на исход сражения.
Отсутствие активных действий в районе прорыва позволило немецким войскам создать крупную ударную группировку у основания Барвенковского выступа – участка фронта, выдвинувшегося далеко вперед.
В этом районе 17 мая армейская группа генерала Клейста, имея значительное превосходство в танках, прорвала оборону 9-й армии Южного фронта и нанесла удар в тыл войскам Юго-Западного фронта. Маршал Тимошенко сделал очередную ошибку, продолжая наступать, и лишь 19 мая приказал перейти к обороне.
Но трудно остановить разогнавшуюся массу немецкой бронетехники и механизированных штурмовых дивизий. Немцы снова почуяли вкус крови, вспоминая стремительный бег своих «панцеров» летом сорок первого года.
Но еще не прозвучало хорошо знакомое многим бойцам и командирам страшное слово «окружение». На обширной территории от станций Лозовая и Барвенково на юге и до города Волчанска на севере (около двухсот километров) шли упорные бои.
