– Отчего озабоченным ходишь, знахарь? Лепко дело твое сладилось. Бабы все довольны, мужики зашевелились, и даже Снежка чахнуть перестала, как зелье твое пьет.
– Управиться с бедой дело несложное, – качал головой Олег. – Трудно ее обратно не пропустить.
С утра он успел заметить и уничтожить двух нежитей в этом самом дворе. Ведун знал, что рохли вне дома никогда не живут – но тем не менее один оказался в амбаре, а другой притаился в курятнике! В своих заговорах он был уверен – все дома деревни от колдовских тварей защищены надежно, ближайшие два-три года в избах опасаться нечего. Но дворы, дворы. Если нежить расплодится там, она опять изживет мужиков: станет сосать их силы, когда те выходят из дома. А отсиживаться в четырех стенах невозможно.
Для отпугивания рохлей по дворам, сараям, баням и овинам можно, конечно, разложить полынь и можжевельник. Но средство это уже отнюдь не столь надежно, как одолень-трава, да и не напасешься заговоров на каждый уголок. А самое неприятное – для приготовления изгоняющего зелья нельзя дважды брать воду из одного и того же источника. Найти вокруг деревни семь новых, еще нетронутых родников было нереально.
– Ты посмотри, Олег, какой платок цветастый мне Снежка принесла! Посмотри на меня, нечто не нравлюсь? – Беляна накинула платок на плечи, стремительно закружилась по двору, да так, что юбки взметнулись чуть не до пояса.
– Отчего вы за реку не ходите, красавица? – задумчиво поинтересовался Олег. – Брод же глубиною по колено всего.
– А почто? – резко остановилась селянка, отчего юбка хлестко ударила ее по бедрам и только после этого опала вниз. – Дров и по эту сторону в лесу хватает, грибов любой вдосталь нарезать может и ягод набрать.
– За реку ближе.
– Ближе, да не удобнее. Дурная в реке вода, водяной шалит, русалки злые. К чему погибель себе напрасную искать? А ты к чему сии речи ведешь, знахарь?
– Уж слишком рьяно нежить на ваши огороды лезет. Такое чувство, будто насылает кто.
– Нет за рекой никого, – пожала плечами Беляна. – Волхв, Горислав старый, за Смородину ушел. Ефиминка и вовсе без следа сгинула. Отчего ты решил, что оттуда порча приходит?
– Не решил. Текучая вода любое колдовство останавливает. Так что из-за реки проклятия насылать невозможно... Эх, креста у меня нет, крестика любимого! С ним куда как проще все получалось. Поискать нужно, вокруг походить. Может, взгляд куда и упадет.
– Тебе с понизью больше нравится, али с кокошником? – уже опять отвлеклась на подарки женщина. – Смотри, какая цветастая, бисерная. Ты на меня совсем не смотришь, злыдень!
– Смотрю, Беляна, смотрю, – тряхнул головой Середин. – Красивая ты, самая что ни на есть красивая. И в сороке красивая, и кокошнике, и с понизью и с кольцами височными, и в сарафане, а еще пуще без сарафана ты прекрасна, Белянушка! Нет никого в этих землях, кто бы красивее тебя был. Ни на кого тебя не променяю!
– Правда? – зарделась селянка, крутанулась еще раз и закинула ему руки за шею. – Ни на кого?
– Именем Свароговым клянусь! – Олег вытянул косарь, поцеловал лезвие и вогнал его обратно в ножны: – Клинок острый тому порукой.
– Мне еще никто в верности на клинке не клялся, – облизнула губы женщина. – Даже муж.
– Я же не под венцом. Чем мне еще клясться?
– Иди же, иди ко мне! – схватив за руку, Беляна потащила его в дом. – Ты никогда в жизни не пожалеешь об этой клятве!
– В жизни? – насторожился ведун. – Ты о чем?
Середин пообещал женщине быть верным совершенно искренне. Он не собирался позорить селянку, приютившую его под своей крышей, бегая от нее к кому-то еще, обманывая, хитря. Все вокруг должны знать, что нет в Беляне недостатков, что нечего ее кавалеру искать в других девках и хозяйках. Выбрал – значит, выбрал. Но простое обещание не обманывать, похоже, вызвало у Беляны какие-то совсем неправильные ассоциации.
– Иди же ко мне, иди! – Момент для выяснения деталей был явно не самым подходящим. И Олег отложил разговоры на потом.
После обеда ведун все же вернулся к возникшим поутру подозрениям, собрался и, перейдя реку, по ручью добрался до старицы, притаился в кустарнике. Вода была тихой и спокойной – к окруженному ивами и осиной узкому длинному водоему не пробирался ни единый ветерок. В кронах жизнерадостно пересвистывались пичуги, туда-сюда носились ласточки, отлавливая неосторожную мошкару, потрескивали прозрачными крыльями стрекозы, охотясь на мушек помельче. Пахло здесь не гнилью и болотом, а мятной свежестью, россыпи белоснежных бутонов, словно фата, накрывали поверхность воды от берега и до берега.
– А ведь на реке одолень-травы нету, вообще не растет, – припомнил Середин. – Тут что, заповедник? Специально там, где смертные не ходят. Но если не люди и не звери, тогда кто?
Примерно с полчаса он слушал и приглядывался – но так и не заметил ничего подозрительного. Ни плесков, ни шорохов, ни колыхания листьев и камышей. Давешняя водяная дева тоже никак себя не проявляла. Видать, отправилась искать гребешок в другом месте.
– Зря, – шепотом посетовал ведун. – Я ведь один прихватил. На всякий случай.
Он переправил серебряный кистень из-за пояса в рукав, осторожно выбрался на знакомый пляж и, мягко ступая по песку, углубился по тропинке в лес. Двигался Середин не спеша, принюхиваясь и оглядываясь по сторонам. На тропе, по которой не ходят местные жители, вполне могут оказаться капканы, настороженные специально на чужаков, сунувшихся в запретное место. Однако ни петель, ни натянутых в траве жилок самострелов, ни согнутых в дугу упругих кленов он так и не встретил. Вместо них на пути попалось с десяток гадюк и ярких медянок. Змеи сворачивались в клубки и шипели, не торопясь уступать дорогу, но противостоять ножнам сабли не могли, и одна за другой были отброшены в сторону.
Примерно через полверсты тропинка пошла вверх, на мохнатый от молодого ельника пологий взгорок. Ведун протиснулся между деревьями, едва-едва превышающими его высотой, и внезапно оказался перед плотно сбитым, оплетенным хмелем частоколом.
– Вот это да... – Середин опять замер, прислушиваясь, выронил из рукава кистень, пряча его обратно в поясную сумку, положил руку на рукоять сабли. Вблизи заборов и тынов в первую очередь следовало опасаться людей, а не нежити. Однако и здесь он не услышал ничего, кроме птичьей разноголосицы.
Ведун стал пробираться вдоль стены, отводя от лица смолистые еловые лапы, и уже через десять шагов оказался перед крепко запертыми и надежно заплетенными хмелем воротами. Возможно, на этом бы Олег и успокоился, в чужие владения не полез – но в щель между тыном и створками он углядел низкого пузатого идола, страшно похожего на Чура, и понял, что попал к святилищу. Святое же место должно быть открыто для всех!
Ведун вынул косарь, распорол побеги, связывающие ворота, и потянул обрывки растений на себя. Послышался низкий басистый скрип, и створки с неожиданной легкостью разошлись в стороны.
