Внутри царило полное запустение. Во многих местах уже вытянулись высоко к небу березки и ольха, земля шелестела желтыми колосьями, на некоторых идолах уродливыми шапками возвышались вороньи гнезда, другие были заплетены паутиной или покрылись мхом.
– Ничего удивительного, что в Чалове столько нежити завелось, – пробормотал Середин. – Коли они святилище свое забросили, так и боги, вестимо, от них отвернулись. Как же так получилось-то?
Храм не носил никаких следов разрушения или наказания идолов, надругательства чужаков или проклятия иноверцев. На месте оставались алтари, следы украшений, догнивали корзины с подарками, поблескивал из-под пыли бисер былых украшений. Все выглядело так, словно как-то вечером, вознеся Срече положенные молитвы, люди закрыли врата святилища – и больше уже никогда сюда не вернулись.
Ломая ногами спелые колосья травы, Олег подступил к центральному идолу, поклонился ему в пояс:
– Приветствую тебя, Сварог, прародитель корня русского, созидатель мира и небес наших.
Затем с помощью косаря расчистил пространство вокруг идола, утоптал траву, убрал застарелые дары, превратившиеся в нечто серое, сухое и невесомое. Пошел по святилищу дальше, к задней стене, где обычно и ставили памятник его покровительнице.
– Приветствую тебя, Мара, прекраснейшая из богинь. Поверь, твое имя постоянно в моем сердце, и каждый день я возношу молитвы твоей красоте...
Он не менее старательно, чем ранее, очистил место перед истуканом ледяной богини, отер его руками, почтительно склонил голову, опустившись на колено. Затем торопливо вышел, отыскал солнечную поляну, набрал там самых красивых цветов, сделал два букета и вернулся в храм. Тот, что скромнее, возложил к ногам Сварога, а более пышный поставил перед Марой, еще раз выразив свое почтение. Ведь богам важна не ценность подарка. Им нужно, чтобы о них помнили и через молитву отдавали часть своей душевной силы.
Исполнив долг, ведун собрался было уходить – как вдруг заметил возле левой стены святилища прогалину, подошел ближе и... И увидел поставленный поверх круглого воинского щита свежий букет незабудок и глиняную чашу с чуть розоватым напитком. Чьи-то заботливые руки не только оставили Похвисту подношение, но и сохранили идола в чистоте, окропили чем-то его губы, а траву на несколько шагов вокруг выкосили еще весной, а потому здесь не было пожелтелых колосьев. Только клевер, ромашки и низкая травка. Но самое удивительное – к этой прогалине перед богом не вело никаких троп, словно таинственный почитатель возникал перед идолом из воздуха и так же неведомо исчезал.
– И ты славься, бог непогоды, – поклонился Середин, отступил, вернулся к выходу и, раз уж никому более сие святилище было не нужно, затворил ворота, смотав длинные концы стеблей хмеля.
В этот момент ему и послышалось что-то, похожее на тихий смешок, он явственно ощутил на спине чей-то взгляд. Ведун постарался внешне никак не выдать своего подозрения, но, отойдя от святилища, стал пробираться через ели в направлении звука. Едва выйдя под кроны осин, краем глаза увидел движение в стороне и пошел туда, забирая правее, чтобы отрезать неведомому существу путь в самую чащобу, выпугнуть его на светлую поляну, пусть и к ельнику.
Между тем существо успешно отступало: Олег время от времени слышал, как под ногой неведомого противника то шуршала опавшая листва, то похрустывала веточка, то шелестели листья на задетой ветке. Поняв, что их разделяют считанные шаги, ведун рванулся вперед, уже не таясь, ломая низкие сухие ветки берез и осин, продираясь через кусты, раскидывая листву, бегом вырвался на залитую солнцем поляну меж двух вековых лип... И едва не осел от грозного рева: прямо на него от близкого малинника сделал несколько прыжков оскалившийся громадный медведь.
Сердце Олега от неожиданности ухнулось вниз, живот скрутило холодным ужасом, но рука привычно выдернула саблю и нарисовала ею в воздухе сверкающий полукруг. Медведь притормозил, поднялся на задние лапы, оказавшись выше Середина в полтора раза, и снова заревел – да так, что затряслись даже древние липы, а с деревьев помельче посыпалась листва.
– Стану не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, а окладным бревном. Пойду в чисто поле под западную сторону, – торопливо забормотал ведун. – Под западной стороной стоит столб смоляной. Из-под этого столба течет речка смоляна. По этой речке плывет сруб соленый. В этом срубе сидит чернец и чернуха, водяной и домовой, и колдун неживой. Уплывай, сруб соляной, уноси с собой дар колдовской. И проклятие, и порок, и сглаз, и морок...
Середин даже головой тряхнул, пытаясь снять наваждение, – но медведь все равно оставался медведем. Это был отнюдь не морок. Это был самый настоящий зверь с длинными желтыми клыками, когтистыми лапами и капающей из пасти тягучей вонючей слюной.
«Отбегался герой», – сглотнул ведун, прикинув, что можно сделать его сабелькой против полутонной туши. Можно распороть брюхо – и часа через два медведь сдохнет. Но его перед этим наверняка задавит. Можно попытаться вогнать клинок меж ребер. Если повезет – даже угадать в сердце. Но для этого придется подойти в упор, а один удар медвежьей лапы запросто переломает ему хребет и вспорет кожу до самого живота. Еще можно попытаться убежать. Но для человека не было никаких шансов удрать от мишки косолапого, и если уж предстояло погибать – Олег предпочитал умереть в схватке, а не драпая, словно шкодливая дворняжка.
Медведю же тем временем надоело стоять на задних лапах, и он тяжело плюхнулся вниз, мгновенно оказавшись головой уже не выше, а ниже человека. Середин сообразил, что хороший удар саблей по звериному затылку сможет разом решить все проблемы, и попытался подкрасться ближе – но мохнатый хозяин леса предупредительно зарычал, разом выдув дурные мысли у ведуна из головы. Олег вообще все делал неправильно: смотрел медведю в глаза, хотя и помнил, что такой взгляд звери принимают за вызов, не пытался незаметно скрыться или прикинуться мертвым. Топтыгин тоже не торопился задрать упитанного человечка, а все рычал и приминал траву, раскачиваясь с боку на бок и глядя на врага снизу вверх.
Олег последовал его примеру, тоже покачался из стороны в сторону и расставил шире ноги, принимая более удобную для схватки позу. Правда, при этом ему показалась, что самое ровное и устойчивое место находится парой шагов позади. Медведь опять грозно рыкнул, чуть приподнялся, махнул лапой, чиркнув ею воздух на безопасном расстоянии от клинка, опустился обратно на четыре лапы. Ведун отступил еще на шаг, решительно, с посвистом, рубанул воздух и опять отступил. Зверь склонил голову набок, коротко, по-собачьи, тявкнул. Середин отступил еще, не отрывая от него взгляд и не опуская клинка. Подумал и сделал еще пару шагов назад. Медведь поднялся на задние лапы, торжествующе заревел – и вдруг потрусил прочь, к зарослям малины, мужественно спасенным от чужого вторжения.
Ведун перевел дух и вдруг понял, что стоит совершенно мокрый, словно после купания. Пот прошиб его так, что крупные капельки скатывались с волос и падали на землю.
– Кажется, на сегодня хватит, – пробормотал он, спрятал клинок и отступил в противоположную сторону.
