— Милиционеров… Под конвоем… Почему они сдались?
Странные события продолжались. Бандиты с новыми заложниками скрылись в селе. Нам дали команду на отход. Мы развернулись, проехали пару километров. На перпендикулярной дороге стояло уже около трех десятков автобусов. Вооруженный народ разминался после долгого пути, дорога подмерзла, вскоре на свежем снегу появились пустые банки от каши из сухпая, кто-то пытался развести костерок из веток.
Я тоже вылез из автобуса. Честное слово, я не знал, чем заняться. Журналистика — это такой вид деятельности, когда нужна если не сенсация, то хотя бы какое-то развитие событий. Я решил потолкаться возле начальства. Но генерал Крайнов отмахнулся от моих вопросов. Видно, он сам не представлял, что делать, и ждал распоряжений из Москвы.
Вернулся в автобус. Мои попутчики вовсю ругались: теперь в заложниках оказалось все село, и выкурить оттуда бандитов будет в несколько раз труднее.
Мне дали банку кильки, есть не хотелось, положил ее под сиденье. Тут поступила звенящая команда: по боевой тревоге из автобуса!
Ребята высыпали, тут же рассредоточились под откосом шоссе. На дорогу, ведущую к селу, выехала и остановилась боевая машина пехоты. Автобусы уехали метров на триста в сторону. Народ занимал позиции. Второй эшелон занял оборону в ста пятидесяти метрах за нашими спинами. Прошел слух, что боевики будут прорываться. Все сразу занервничали, местный милиционер попросил меня уйти подальше от дороги — могут убить. Я не стал ему ничего говорить: он не знал, что такое опасность на войне. Прошел час, другой — боевое напряжение и нервозность рассосались сами по себе. Военный организм, не подпитываемый реальной боевой обстановкой, взрывами, стрельбой, автоматически расслабляется. Иначе не избежать стрессов.
Многие уже побывали у арыка и принесли охапки камыша. Я поступил точно так же. Лежать на соломке — истинное удовольствие. К четырем часам я проголодался и съел кильку в томатном соусе с куском хлеба. Воды не было, но жажду я почти не ощущал. Главное, об этом не думать.
А силы продолжали прибывать. Здесь были упругие ребята в синих меховых куртках из охраны Президента России, лихие собровцы из Москвы, Краснодара, Ставрополя, отряд «Витязь».
Вечером мне намекнули, чтобы я поискал себе другое место: все-таки спецподразделение, особые задачи. Я взял сумку и пошел искать. Но московские собровцы меня не пустили в свои автобусы: не было мест. Я это и сам знал: братва вповалку лежала вместе с автоматами, гранатометами, «мухами», «шмелями», ящиками с патронами. Я продрог как последняя собака. Как помните, мой принцип был — не утепляться. Тонкие черные джинсы, рубашка со свитером и кожаная куртка без теплой подкладки, полуботинки, правда, из крепкой кожи. Наутро в этом месте будет первая жертва — бедолага-журналист, который поехал за сенсацией, забыв надеть кальсоны. И мои коллеги наперегонки побегут сообщать эту приятную новость. Я прыгал, похлопывал в ладони, притопывал, приседал, едва-едва не пускаясь в пляс; мимо меня проходили люди, я мешался, был на фиг никому не нужен. Мои мольбы не тронули ни командира московского городского СОБРа, ни генерала Карташова. Тут еще прошел слух, что меняем место дислокации. Быстро стемнело, в автобусах что-то жевали. Меня туда не пускали, и правильно делали, от журналистов надо держаться подальше. Я сам всегда относился к ним настороженно; скажешь им пару слов, а они раздуют такую гадость — в голову не придет…
Из темноты появился знакомый силуэт — человек в берете. Я демонстративно скрестил руки и встал так, чтобы меня было трудно обойти. Он недружелюбно глянул на меня, даже в темноте я почувствовал.
— Завтра к утру будет первая потеря! — громко объявил я. — От переохлаждения!
— Что ты от меня хочешь? Я тебя сюда не приглашал.
— Нас всех сюда не приглашали. Нам приказали…
— Ты что, не понимаешь, ни одного места нет, ребятам отдохнуть негде перед боем?
— Я постою…
Карташов понял, что хватка у меня, как у борцовского пса, — не отцеплюсь.
— Ладно, — сдался он, — иди к старшим автобусов, если они посадят — пожалуйста, а нет — извини. Скажи, Карташов разрешил.
Я знал, к кому идти — к краснодарским собровцам. Рослый командир — старший автобуса — встретил мое появление выдержанно. И я покривил душой:
— Карташов распорядился взять меня с вами.
— Прямо именно нам сказал?
— Угу, — подтвердил я.
— Ладно, постараемся что-то сделать. На улице не оставим.
К этой минуте я перестал дрожать — на это уже не было сил…
В последующие два дня произошли события, которые, укладываясь в сиюминутную логику, заранее были абсурдными. Инициативу отдали местным властям, и все свои усилия они приложили к тому, чтобы выдворить бандитов за пределы региона, вернее, разрешить им уйти в обмен на заложников. Центральные власти этот местечковый вариант не устраивал, к тому же Радуев плотно зацепился в селе. Разведка доносила о концентрации групп боевиков, которые спешили на выручку. Потом стало известно, что по окрестным селам собирают добровольцев на штурм села. Было еще одно странное событие. Местные нувориши, коммерсанты, влиятельные люди на полусотне разнообразных иномарок совершили гордый вояж в село. Боевики милостиво отдали им двух женщин и двух детей, после чего посоветовали проваливать. Кавалькада, вытянувшись в огромную змею, прошуршала мимо нас. Рожи, однако, у них были не менее бандитские.
Мы поменяли дислокацию: темной ночью, не включая фар, выехали к южным окраинам села. Автобусы остались в селе Советском, в котором советского было не больше, чем в других окрестных деревнях: грязные дороги, каменные дома за железными заборами, нищий сельмаг.
Мы спустились с пригорка, пошли вниз, уминая слегка схваченную морозом грязь, потом вышли на асфальтовую дорогу. Она стрелой вела прямо в село. До него было меньше четырехсот метров. Подложив ящики с боеприпасами, перешли арык с водой, поднялись, ухватывая стебли камыша. Здесь и обосновались, снова подстелили камыш, но и он не спасал, через полчаса меня стал разбирать колотун. Чтобы согреться, я одну за другой курил сигареты. Огромное поле продувалось всеми ветрами. Но самое страшное — мы были открыты, как на ладони, и как только мы начнем выдвижение, боевики тут же станут нас щелкать. Триста метров отделяло нас. Пять минут хода. Триста секунд смысла жизни, великой цели, грязи или величия.
Никто не стрелял. Над головами жужжали вертолеты: распугивали мух и птиц. Впрочем, мух не было.
Я уже многих знал по именам. Мне присвоили кличку Корреспондент. Командира, серьезного мужика с оспинками на лице и звонким голосом, звали Игорь Байбаков, его заместитель, по кличке Бабай, внешностью вполне мог сойти за аборигена Новой Гвинеи: темная кожа, вывернутые губы, вьющиеся волосы. Еще я запомнил Витю Рогожина, он тоже служил в погранвойсках. У моего нового соседа по автобусу все было русским — рыжеватые волосы, круглая простецкая ряха, глаза — пилотками, нос — свекла. Ну и фамилия под стать — Саша Иванов. Утром он сунул мне флягу с водкой и предложил отхлебнуть за удачу. Такое начало согревало.
