Специфика боевых действий в нашем регионе заключалась в том, что огонь с обеих противоборствующих сторон велся, как правило, с относительно больших расстояний. По этой причине основной огневой силой пехоты было мощное дальнобойное оружие — пулеметы Калашникова и снайперские винтовки Драгунова. Автоматы же мы называли не иначе как «пукалками» и применяли в основном для ближнего боя, например, в кишлаках. Вооружены ими были либо сержанты и офицеры, либо, в виде личного оружия, те, кто обслуживал тяжелое вооружение — расчеты АГС и 12,7 миллиметровых пулеметов НСВ именуемых у нас «Утесами», а также «спецы» — операторы-наводчики и механики-водители. Официально на вооружении стоял АК- 74 калибра 5,45 имевший прицельную дальность стрельбы в 1000 метров. Ну, это старая советская традиция, у нас на спидометре «Жигулей» тоже по 180 км/ч пишут.
На расстоянии в один километр из этого автомата можно попасть разве что в дирижабль, и то при условии его полной неподвижности. Реально дистанция прицельной стрельбы у него составляла где-то метров пятьсот-шестьсот. На АКМСах, выданных разведвзводу, прицельная дальность еще меньше, но это в обычном режиме, а с надетым на ствол ПБСом и облегченными дозвуковыми боеприпасами максимальное расстояние снижается до 400 метров, а реальное до ста.
Не спорю, для штурма президентского дворца вещь незаменимая, да и вообще — в условиях города лучше не придумаешь, но вот для Памира и Гиндукуша, как ни крути, — слабовато. Это оружие и снаряжение для ближнего боя. И даже более того — для боя в упор. Но, насколько мне известно, в операциях подобного типа участвуют только офицеры и только прошедшие спецподготовку, то есть кадровые профессионалы.
Вместе с оружием разведчики получили и соответствующую амуницию. Морозов, дорвавшись до военных штучек, разгулялся не на шутку. Его подопечные получили вместо обычных вещмешков какие-то ранцы (честно скажу обычный туристский рюкзак), каждому был выдан крайне дефицитный «нож разведчика», подбитые стальными кошками вибрамы, а также маскировочные сети, штормовые комбинезоны, плавжилеты (они использовались для ношения магазинов — очень неудобно!) и прочее, прочее, прочее…
Узнав о подробностях происходящего, мы, недолго думая, пристали с расспросами к тогда еще не исчезнувшему Славику Лепилову. Но он в ответ скорчил такую презрительную физиономию, что ни я, ни Зуб больше ему ни одного вопроса не задали.
Оставалось ждать результатов.
* * *
Ждать пришлось недолго. Морозов был сторонником ускоренной подготовки и уже в середине октября вывел свою команду в горы.
Чем в течение всего сентября он занимался с новоиспеченными разведчиками в неурочное время, для нас осталось тайной. А вот в урочное мы имели возможность наблюдать за общефизической и стрелковой подготовкой разведчиков, а также за их двухчасовыми занятиями рукопашным боем. Правда, с последней дисциплиной сразу произошли накладки.
На участке спортгородка, отведенном для этих целей, занимался Славик, причем каждый день. Морозов один раз туда было сунулся, попытался что-то объяснить упорно игнорирующему его Лепилову, сбегал в штаб, но остался, как и следовало ожидать, ни с чем. Пришлось спецназу отрабатывать удары между полосой препятствий и брусьями. И смотреть на то, КАК они это делали, нам, честное слово, было тошно.
Нет, сам старлей был парень хоть куда. Во-первых, рослый, под метр девяносто, атлетически сложенный и хорошо тренированный. Как выяснилось, он имел около десяти разрядов и званий КМС по различным видам спорта. Последним его увлечением, по слухам, было десятиборье. Охотно верю! Если бы не слишком высокий рост, Морозова можно было принять за хорошего гимнаста, — тонкая кость, специфическая осанка, мощный торс при узкой талии и длинных тонких ногах. Внешностью его Бог тоже не обидел. Одним словом — плейбой в камуфляже. Но вот его люди…
На ежеутреннюю физзарядку Морозов стал выгонять их в бронежилетах. Для себя тоже исключений не делал. Ну, это — старо, мы своих доходяг лечили тем же снадобьем. Правда, выборочно, штучно. А здесь сразу все подразделение и ежедневно? Потом Морозов устроил своим подопечным дополнительные кроссы три километра, после обеда. А уж после всего — отдельные спортивные мероприятия, которые именно и включали в себя пресловутый рукопашный бой.
Готовил Морозов их довольно своеобразно — по учебнику. В каждой роте под грифом «Для служебного пользования» хранилось пособие «Рукопашный бой». Делилось оно на три части: первая, вторая и третья категории, так, кажется. Так вот, первая категория называлась: «Общевойсковые подразделения». И именно этот раздел он им и преподавал. Два удара ногой, три рукой, пару захватов, «снятие часового», чуть-чуть работа с оружием — штык-нож, саперная лопатка. Детский лепет для слабоумных — если все это не отработано до должного уровня, то применять невозможно в принципе.
И началась ежедневная комедия. В меру крепкие, измученные, только-только год отслужившие, полностью лишенные какого-либо намека на культуру движений мальчики, по сути — дети, стоя голыми по пояс и дергая жиденькими ручонками, пытались изображать некое подобие прямого удара кулаком в голову. Если говорить честно — жалкое зрелище. Морозов на их фоне выглядел прямо-таки героем.
Гриша один раз не выдержал, подошел к нему и от имени Лепилова пригласил на спарринг. Но Морозов оказался неглупым малым и тут же отказался от всех вариантов, даже от последнего: «Один на один… ночью!», то есть без свидетелей. В штабе его наверняка предупредили, а то бы он при его заносчивости согласился. Представляю, какую комедию перед ним свалял бы Славик.
Последние силы, остававшиеся у солдат после занятий спортом, Морозов выжимал на стрельбах. Там он гонял их до умопомраченья, заставлял чуть ли не в сальто-мортале лупить длинными и короткими очередями по мишеням и консервным банкам. Ну, идиот, и только…
И вот через месяц загоняв своих «спецназовцев», похоже, до смерти, он решил: «Пора! Труба зовет!» И в начале октября в ночь с воскресенья на понедельник повел взвод на реализацию разведданных.
Всю свою жизнь я плохо ориентировался в числах и днях недели, тем более в армии, где выходные от будней отличаются разве лишь дистанцией утреннего кросса, но тот вечер запомнил.
* * *
У нас в 860-м ОМП был один культурный объект — клуб. Располагался он до 1984 года там, где ему и полагалось — на отшибе палаточного городка, между умывальником и полковым туалетом. Весной построили новый клуб — возле офицерских жилых модулей возвели ЦРМ, внутри ангара установили импровизированную сцену, повесили экран и расставили стулья. А старую палатку отдали под жилье клубной команде: киномеханик, художник-оформитель, фотограф — человек пять всего. Там же оборудовали фотостудию, лабораторию и еще что-то.
Киномеханик был земляком Зуба, а фотограф полка — Гришка Антрацит моим. А у меня их на всю часть всего трое. Землячество мы ценили и частенько захаживали в гости. Естественно, мы к ним. В их палатке чуть ли не богемная вольница, «план» иногда… а у нас, что делать, одни автоматы да «эфки».
В ту памятную субботу подходит ко мне после фильма Зуб и говорит:
