* * *
Проанализировав ситуацию. Подполковник внес в план рейда дополнительные коррективы. Теперь усиленный разведротой и саперами второй батальон занялся исключительно прочесыванием кишлаков, тогда как все остальные медленно, но упорно продвигались по старой дороге. Танки и «шилки» встали на «блок-посты» в ключевых точках урочища. А реактивщики и гаубичники расположились в центре долины и при необходимости могли теперь накрывать любой участок на всем протяжении района боевых действий.
Для пехоты наступили горячие денечки, подогреваемые обещанием любимого отца-командира встретить здесь, при желании, Новый год.
Глава 11
За прошедшие с начала операции полторы недели Саша на деле познал, что имел в виду Шурик, говоря: «Главное в горах — не войнушка, главное — до войны доползти… Да, Гора?» На что тот, соглашаясь, молча кивал головой. От Матаича Саша узнал о случае, который под этим подразумевался и который, тщательнейшим образом все старательно обходили молчанием.
Шесть месяцев назад еще не вполне «очухавшемуся» после госпиталя Горе пришлось принять участие в тяжелейшем рейде в район Зуба. И на седьмой день длительных высокогорных переходов он сломался. Сутки еще шел сам — поддерживаемый товарищами под руки, без вещмешка, бронежилета и оружия. А ночью у него открылась кровавая рвота, и его в полубессознательном состоянии еще два дня тащили практически на себе. Благо, в последний вечер наткнулись на обитаемый кишлак, где взяли осла, на нем-то и довезли полумертвого снайпера к посадочной площадке. Еще одному парню в роте повезло намного меньше: к вертолету его принесли уже остывшим. Это был третий солдат батальона, погибший на этой операции от истощения сил и переохлаждения.
По возвращении в полк Гора неделю пролежал в санчасти, слетал на обследование в кундузский медсанбат и через трое суток, потеряв за эти дни двадцать килограммов веса, вернулся в роту. Несмотря, в общем-то, для высокогорного региона довольно заурядный случай, приключившаяся с ним, история больно ударила по самомнению Горы, и теперь только Шурик мог позволить себе, и то лишь намеком, такую роскошь, как наступить другу на любимую мозоль.
Один раз, уже в Аргу, шеф сказал Саше: «Смотри. Вначале подыхают морально, а уж потом отказывают ноги, причем тут же! Так что знай! Будет невмоготу — сразу говори!» После чего он дважды на затяжных переходах по собственному почину брал у подопечного ПК, хотя тот его не просил и вполне еще мог самостоятельно тащить свой пулемет.
Переходы в горах — самая настоящая изуверская, изощреннейшая пытка. Считая оружие, огромный боекомплект, бронежилет, каску, сухпай, вещи и прочее снаряжение, выходило в среднем до сорока килограммов; у пулеметчика чуть больше, у снайпера чуточку меньше Хуже всех приходилось расчетам АГС — те, ко всему своему еще тащили гранатомет, станину и ленты.
Через три-четыре часа после выхода в горы казалось, что еще пять минут — и солдаты попадают на месте. Но эти пять минут складывались в часы, часы в сутки, а бойцы понуро опустив головы и не глядя по сторонам — да пусть лучше пристрелят! — все шли и шли. Как тогда говорили, «на автопилоте».
После подобных переходов на привалах Саша, очумело уставившись пустым взглядом в небо, думал, что еще одного такого марша ему не вынести и его, так же, как Гору, понесут на руках, и с содроганием слушал смешки дедов, утверждавших, что летние операции — прогулка; то ли дело — зима! И, несмотря на сорокаградусную жару, это действительно было именно так. Самое главное, летом несли меньше вещей, к тому же к жаре быстро привыкали, а вот зимой к снегу, налипавшему на сапоги пудовыми гирями грязи, промокшей одежде и пронизывающим сырым ветрам, неизбежно прибавлялись невыразимые ледяные ночевки в заснеженных, промозглых окопах; а отсюда — неминуемые переохлаждения, обмороженные ноги и прочие «прелести» любительского альпинизма.
Неизвестно почему, но доблестное и умудренное воинским опытом командование славной Сороковой армии ну никак не могло понять, что ведущим боевые действия в высокогорных провинциях частям жизненно необходима такая мелочь, как свитера, банальнейшие шерстяные носки и нормальная обувь и что состоявшие на вооружении нашей непобедимой армии с восемнадцатого года бушлаты, кирзовые сапоги, байковые портянки и хлопчатобумажное белье — не лучшая амуниция для этих регионов.
Но сейчас стояла иссушающая осень, район Аргу к высокогорью не относился, и Саше оставалось только безрадостно гадать, что же его ждет впереди.
* * *
Последние три дня рота буквально падала с ног; три, четыре, пять прочесываний за день выматывали не хуже любого перехода. Все время бегом: машина — кишлак — дувалы, дувалы, дувалы… опять машина и вновь — дувалы, дувалы…
Если в первый день «шмонального марафона» еще как-то было интересно, то на третий Сашу уже мутило от встречавших его на подходе к селению терпкой пряной смеси кизячного дыма, козьей вони и стойкого, всепроникающего навозного смрада. Дедушки, разумеется, держались намного лучше — попривыкли, ну и, конечно, не упускали возможности перехватить в кишлаках местного айрана, лепешек и всевозможных бакшишей. Правда, приходилось им тоже несладко — дабы не нарваться на неприятности со стороны офицеров и особистов. Номинально эти вещи считались мародерством и теоретически вполне могли подвести под трибунал.
Несколько раз третий взвод налетал на бахчи, и тогда десанты БМП бывали доверху забиты сочными, но не очень сладкими арбузами и дынями. Два раза по ночам ели мясо. Первый раз Валерка ухитрился под носом у комбата подстрелить овцу. Шурик и Гора, тут же в селении, в течение каких-то пяти-семи минут ее мастерски разделали, а вечером, уже в другом кишлаке, сварили целое ведро аппетитнейшего, процентов на семьдесят состоявшего из одного отборного мяса, жирнейшего плова. Во второй раз, дня через два, взводу после друзей-разведчиков досталась внушительная телячья ляжка. В тот день, как назло, ни одной усадьбы, даже самой затрапезной, на пути не попалось, и телятину ели, жаря на углях костра. Молодая половина взвода до утра мучалась от поноса.
Поскольку сухпай сбрасывали нерегулярно, на подобные вещи офицеры роты смотрели сквозь пальцы, главное — чтобы большое начальство не видело.
Особых достижений у четвертой МСР не было, и ротный вместе с замполитами и командирами взводов, возвращаясь после встреч с комбатом, все более и более терял настроение и цвет лица. Солдаты эту перемену ощущали незамедлительно.
На четвертый день кишлачного супермарафона подразделению наконец-то повезло. Второй взвод чисто случайно зацепил какого-то подозрительного дедка, и не просто бабаишку, как потом выяснилось, начальника снабжения самого Джумалутдина, этакого главного интенданта. Быстренько посовещавшись и ничего не сообщив в штаб батальона, правоверного передали на ночь третьему взводу. Пономарев сразу отвел свои машины подальше от роты и встал на небольшой, открытой со всех сторон сопочке на ночевку.
Духа, по афганским меркам прилично одетого, но внешне неказистого, неопределенного возраста старика, немного побили — больше для острастки — и, связав так, что пятки оказались прижаты к локтям, на полночи бросили в свободный окоп, естественно, очень убедительно пообещав пристрелить утром.
