полумраком, с завистью, ревностью, с шепотом за спиной, осуждением
и непониманием… зачем я вообще пришел сюда? ах да, Епимахов…
Почувствовал Шарагин душный спертый воздух, пропитанный запахом ладана, и тесноту; люди будто томились в церкви в ожидании чего-то, тяжело вздыхали, шушукались, жалуясь на трудности домашние, на семейные проблемы, на здоровье. Одним не терпелось быстрей к иконе приложиться, иные через весь храм, через головы передавали поминальные свечи, чтоб поставили под определенным образочком. Что-то невнятное, непонятное Шарагину говорил священник.
Вместо благодушия ожидаемого, окунулся он в суетливый и грубый мир, где господствовали неведомые правила, где существовала жизнь, отличная от той, что нарисовал он сам, не та, о которой в тайне мечтал.
…о которой благовестят колокола звонкие, чистые, зовущие, когда
стоишь в поле, и видишь на пригорке церковь, и знаешь, что путь твой
лежит к ней…
Свет с улицы почти не проникал в зал, он застревал где-то под сводами, будто не решался входить, боялся чего-то, а в полумраке помещения горело, едва освещая иконостасы, множество свечей. Болезненность исходила от заполнившей церковь людской массы, нездоровая возбужденность.
…пространство обладает собственным разумом, оно несет, в силу
этого, как все мы, как любой человек, положительные или
отрицательные наполнения, нечто вроде добра и зла… пожалуй, здесь
я чувствую себя не легче, не спокойней… значит, здесь не есть
добро?..
– Стоит и не крестится, как вошел, так ни разу не перекрестился…
– Нехристь…
И две старушки, что спорили за место, кому где стоять, зашикали.
…бабушки-бесы… хотят отвадить нас от церкви… и от Бога…
…они оберегают церковь от посторонних… они думают, что мы
недостойны ходить в храм, они защищают порядок… но ведь церковь
должна быть открыта для всех!.. не гоните меня прочь!.. дайте мне
побыть наедине с Богом!.. он ведь не только ваш… Господи, может быть,
Ты поймешь меня, и простишь?..
…все мы искушаемы, особенно эти несчастные бабушки… их бесы
искушают!.. и меня искушают! давно уже искушают! и я поддался им!
множество раз поддавался!..
Лица верующих – среди них было несколько старичков, и уставшая, заскучавшая от долгой службы маленькая девочка,
…одного возраста с Настюшей…
в большинстве же своем старушки набожные, – не выражали никакой радости, тем более, не чувствовалось в них ни малейшего единения.
Каждый из пришедших в храм, напротив, мучался, терзался мыслями очень личными, недугами собственными и желаниями пустячными.
Создавалось впечатление, что люди нарочно озлобляются и заводятся, непонятно из-за чего, и каждый будто тянет господа Бога к себе, как одеяло в студеную пору, соперничая с соседями за внимание всевышнего.
…а Ему совершенно не интересно заниматься вашими житейскими
невзгодами… Он людей от смерти не всегда готов спасать… а может
быть… может быть, Ты нас не хранил, потому что мы не присягали
Тебе? Ты что же, наказать нас хотел? Ты иногда помогаешь этим
набожным старушкам, этим юродивым, которые не отходят от алтаря,
которые днюют и ночуют здесь, а посланных на войну проклял с первых
дней?! Ты отвернулся от нас, потому что мы ехали в Афганистан, но ты
отвернулся и от нашей страны! Ты не любишь Россию! почему? почему,
за что Ты наказываешь всех нас?!
…ага, вот же он, как же я его раньше не заметил… знаешь, Николай, а
тебе идет ряса, и форма военная шла, и церковная одежда к лицу…
– Извините, прошу прощения, позвольте пройти, – протиснулся между людьми, положил руку на плечо Епимахову. – Здравствуй, Николай…
– Ты, видать, ошибся, сын мой. Не Николай я, отец Владимир.
– …простите, батюшка.
…и в самом деле, он же седой…
– Ничего, сын мой, с кем не бывает?..
…и все же встречаются редко меж нами, русскими, праведники…
редко, но встречаются… Епимахов, возможно, и ты стал бы
праведником… но ты ведь тоже убивал!!! ты такой же, как все мы!..
…Лена?..
Лена стояла перед иконой на коленях, читала молитву. Его Лена, никогда не ходившая в церковь, и никогда не знавшая молитв, здесь?!
…пришла молиться за меня? чтобы прекратились боли?..
– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое. Да приидет Царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земле. Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
…свечку поставила… за упокой моей души?..
и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим;
…зачем? не умер я, не сдался! жив я, рядом, милая!..
и не введи в искушение, но избавь от лукавого…
Лена трижды наложила на себя крест.
…избавь и меня, Господи, от лукавого…
По тому, как молилась она, ощущалось, что душа ее заполнилась тревогой, таинственные предзнаменования не давали покоя, в сердце этого удивительно доброго, милого, родного человечка
…нетребовательной, некапризной, неизбалованной, и теперь такой
несчастной, из-за меня вынужденной страдать…
гуляли отголоски чужой боли, страха, надрыва, и, казалось, она все поняла раньше его, поняла, что боль – не испытание, что боль – предвестник смерти.
…нет, это не Лена… показалось…
Понял Шарагин, что чужой он ЗДЕСЬ, даже ЗДЕСЬ никому он не нужен! Не знакомы ему обычаи, молитвы, заведенные порядки.
…что такое церковь? это посредник всего лишь между человеком и
Богом… так зачем мне посредник?.. и зачем, если на то пошло, я
освободился, наконец-то, от идеологических кандалов – чтобы тут же
опутать себя новыми, церковными?!.
Заворчала горбатая богомолка в черном платье, и в черном же платке:
– Ходят тут всякие!
