– Угадал.
– А ведь и правда, запросто сядет самолет. А жаль, такая аллея была, лет по пятьдесят деревьям было, не меньше.
Дворец Амина. Сверху открывался великолепный вид на зимний Кабул. Морозило, кое-где лежал снег. Советские солдаты, охранявшие дворец, вовнутрь никого не пускали. Один из них, в старом выцветшем бушлате, держал в руках кирзовые сапоги и собирался выкидывать их с холма за каменную ограду, уже замахнулся.
– Ты что делаешь? – спросил Виктор Константинович.
– Да они старые. Выкину на хер!
– Оставь – как-то по-хозяйски заметил советник. – Афганские сорбозы заберут. Им еще пригодится.
Из-за угла возник другой солдат, потупился, неуверенно вымолвил:
– Извините пожалуйста, у вас спичек не будет?
Советник протянул зажигалку.
– Я сейчас, я быстро, – засуетился солдатик. – Сейчас, только подожгу. Дали вот тут какие-то секретные документы уничтожать. Спички кончились.
Боец направился к вываленной на асфальте, около мусорных баков бумагам. Часть из них тлела. Чиркнула зажигалка. Пламя задул ветер. Солдат нервничал, пару раз обернулся на советника, опасался, что тот рассердится и отберет зажигалку, и тогда он не сможет выполнить порученное задание. Ветер разносил по асфальту горевшие листы.
«Типичная картина для нынешних времен, – Виктор Константинович как-то печально ухмыльнулся. – Узнаю нашу родную армию. В последний момент забыли о самом важном! Впрочем, всем нынче на все наплевать… Бардак!.. Выгрызаем себя изнутри. Победить нас извне – немыслимо. Какое-то прямо-таки безжалостное самобичевание, самоубийственные тенденции вдруг берут верх. Откуда это в нас? Строим-строим, а затем все сами же и разрушаем… до основания… а затем?»
Менялся хозяин дворца. Только в этот раз средь бела дня, без жертв, без переворота, без штурма, без режущих темноту желто-красных нитей трассеров, без несущих смерть осколков и крови на каменном полу, на парапетах, на лестницах, без посеченных «шилкой» колоннад…
Знал о штурме дворца Виктор Константинович не понаслышке. В декабре 1979 был он в Кабул, на вторых ролях руководил операцией, и после устранения Амина, пока очищали дворец от трупов, осматривал этажи, и личный кабинет бывшего лидера, и до сих пор не забыл, как хрустело разбитое стекло под ботинками.
– Десять лет… – Виктор Константинович придавил бычок, сел в «Волгу». Машина спустилась по серпантину, подъехала к двухэтажному зданию бывшего гарнизонного Дома офицеров.
Страшный, с облупившейся зеленой краской памятник вождю мирового пролетариата увозили на родину. Сотворен он был неизвестным и бесталанным скульптором, и узнать товарища Владимира Ильича в этом крепыше на постаменте было нелегко. На Ленина накинули сетку, подняли в воздух и запихнули в грузовик с тентом. В принципе, тащить его в Союз было вовсе не обязательно, учитывая, что позади оставляли миллиарды. Но в данном случае речь шла о вопросе политическом.
По территории бывшего штаба одиноко слонялись афганцы, которым раньше путь сюда был заказан, если не считать редких встреч в рамках мероприятий по укреплению афгано-советской дружбы. Афганцы с любопытством заглядывали в окна закрытых модулей.
– Кончилась советская власть в Кабуле. Скоро они здесь станут хозяевами, – с грустью сказал советник.
Каждый второй сорбоз нес мешок. Проехала афганская пожарная машина, заваленная стульями из столовой, старой мебелью.
– Все подряд тащат, – недовольно выпалил Виктор Константинович. – Варвары… Не пройдет и дня, как они растащат городок по кускам. Сколько лет строили…
– Только афганский генерал ходит с одной тросточкой, ничего не подбирает, – обратил внимание толстоватый водитель.
– Потому что он не волнуется, – пояснил Виктор Константинович. – Ему все привезут младшие офицеры на грузовике. Он только своей указкой махнет на то, что его интересует.
Около свалки остановился роскошный черный Мерседес, и афганский водила принялся рыться в мусоре. Он вытянул старую рваную солдатскую форму, внимательно разглядывал ее, после чего вновь зарылся в мусоре и вытащил на этот раз какую-то коробку со старым барахлом. И форму и коробку водила сунул в багажник Мерседеса.
Остававшиеся до полной передачи городка советские солдаты батальона охраны походили на жалких заморышей. Шаркая давно не чищеными ботинками, в выцветших бушлатах и засаленных брюках, они следили через колючую проволоку за афганцами.
Проехал грузовик со стариком в кузове. Он накрылся одеялом так, что торчали одна седая борода и глаза. Старик развозил обеды.
Брошенный хозяином, привязанный на веревке, жалобно тявкал на афганцев пес. Его не взяли…
На выезде, перед распахнутыми воротами, стоял афганец со старой саблей в руке, открытым ртом и неумным выражением на лице.
Вот и кончилась война… Почти десять лет. Хотели как лучше, а вышло как всегда… – «херово», подумал советник. А вслух сказал:
– Весь этот Афганистан не стоит и одной капли русской крови…
– Простите, не расслышал, – обернулся водитель.
– Ничего, это я так.
– В посольство будем заезжать?
– Нет. Давай прямо на аэродром.
На бетонке, рядом со «скотовозами», стояли ожидавшие вылет в Союз не дослужившие свой срок солдатики в бушлатах, стояли и дембеля в ушитых брюках, в кителях с редкой медалью или орденом, со всевозможными воинскими значками, в начесанных шинелях, с чемоданчиками; гордые стояли дембеля, навоевавшиеся и натерпевшиеся, выложившиеся, выстоявшие, повзрослевшие, мечтающие о далекой жизни на гражданке, о жизни в мире без войны.
Им очень хотелось верить, что дома их встретят как героев, и станут восхищаться их особой миссией, ведь пишут об этом в газетах все больше и больше.
Чуть поодаль, в форме и в джинсах, выпившие, трезвые, хмурые, счастливые ждали погрузки офицеры и прапорщики, женщины: скромные, невзрачные, одинокие и яркие, избалованные вниманием, с кипой барахла в больших, сшитых из парашютного шелка, плащ-палаток и простыней сумках.
В отличие от солдат и офицеров, выходящих колонной, для которых еще готовился на границе, в Термезе, особый праздник и прием, громкие речи, которых с волнением ждали съехавшиеся со всех концов, со всех республик родные, военнослужащие летящие бортами покидали Кабул без фанфар, митингов и транспарантов, и в Союзе никто не встречал их восторженными речами; напротив, излишнее усердие проявляла таможня, опасаясь впустить оружие и боеприпасы, наркотики, антисоветскую литературу; и, пройдя досмотр, разбредались воины-интернационалисты кто куда, разъезжались, зная, что со многими боевыми друзьями больше никогда и не свидеться.
– …он должен был лететь крайним, – сказал приятелю офицер в летной камуфляжной форме. Во всю шла погрузка в «скотовоз». Товарищи их уже поднялись на борт. Летчик отпил из банки пива: – Все было готово, весь график вывода утвержден. И тут командующий ВВС появляется. Что-то они не поделили, шлея ему под хвост попала, не знаю, он возьми и скажи, что Митрофанов посылает людей через Саланг, а сам маршрут-то и не проверял. Да и погоду плохую давали, туман, снег. Митрофанов психанул, полетел первым. Мы ему еще загрузили канистры со спиртом. Завершение вывода отмечать собирались… – офицер еще глотнул пива: – Надо ему было назад поворачивать. А он, видать, не успел. Или прорваться надеялся.
